Кастро ясно определил свою новую позицию во время трехнедельной поездки в Чили в ноябре 1971 года. Это был его первый за несколько лет визит за границу, ставший триумфальным. Принятый с открытыми объятиями новым президентом Альенде и приветствуемый везде восторженными толпами, он объехал всю страну, обращаясь к студентам, рабочим медных и угольных шахт, фермерам и к огромной аудитории, собирающейся на стадионах. С присущей ему смесью дидактики и конкретности он разъяснял свои взгляды на множество предметов, проявляя необычайную способность помнить технические детали и применять статистику. Его неоднократно спрашивали, поддерживает ли он чилийский путь к социализму, полагая, что он противоречит кубинскому опыту. «Мы не только не хотим противоречия, — ответил он на вопрос лидера рабочего союза, — но мы также увидели такую возможность в отношении конкретных и реальных условий, существующих во время выборов (в Чили), и, таким образом, мы всегда с удовлетворением принимаем каждое повое изменение, которое может появиться. И дайте каждой перемене в мире проявить себя! Если все дороги ведут в Рим, мы можем только пожелать, чтобы тысячи дорог вели в революционный Рим!»[162].
Однако Кастро до сих пор не был убежден в возможности мирной дороги к социализму. Но он и не утерял своего инстинктивного понимания отношений власти. Нахваливая победу Альенде, он полностью критиковал неудачу чилийского президента мобилизовать массы против растущей угрозы «правых». В ответ официальным лицам США, которые недавно выразили уверенность, что чилийское правительство долго не продержится, он сказал: «Такая уверенность основана на слабости самого революционного процесса, на слабости идеологической борьбы, на слабости массовой борьбы, на слабости перед лицом врага»[163]. Почти 2 года спустя после его визита, накануне военного переворота в сентябре 1973 года, он написал Альенде, убеждая его использовать организованную силу рабочего класса, чтобы остановить предстоящий переворот. Через две недели после того как военные захватили власть, он на народном собрании на Кубе заявил: «Чилийский пример показывает нам, что невозможно свершить революцию только с помощью одних людей: необходимо также оружие! По и одного оружия недостаточно, чтобы свершить революцию: необходимы также люди»[164].
Он не защищал, однако, социальную революцию. В обращении к чилийским рабочим он непрерывно подчеркивал, что они должны подчинять свои требования «национальным интересам». Действительно, он подразумевал, что любая битва, проведенная для улучшения их условий жизни, будет отклонением от войны против империализма.
«Я повторяю со всей серьезностью, что на Кубе, во Вьетнаме или в любой другой стране Латинской Америки империализм был, есть и будет главным врагом. Следовательно, революционная стратегия, без сомнений, должна принять тактику, направленную на основную цель: освобождение народов Латинской Америки от империалистического господства».
Другими словами, борьба за права рабочих и права любого другого слоя общества не являлась частью борьбы против империализма и, в действительности, могла подорвать ее. Таким образом, Кастро напомнил рабочим медных шахт об ущербе, который они могут нанести экономике Чили, выйдя на забастовку. Вместо этого он проповедовал самый возможно широкий союз классов, от рабочих и до «прогрессивных слоев национальной буржуазии», для сражения с американским империализмом. Внутренним противоречием его довода являлось то, что социальная и политическая борьба, фактически, не разделимы; ослабить борьбу рабочих значило демобилизовать самые мощные препятствия против военного переворота. Более того, именно типичный слой мелкой буржуазии, чилийские владельцы транспорта, спровоцировали кризис, приведший к военному перевороту в 1973 году.
Кастро подчеркивал важность национального союза в Чили, открывая тот факт, что за его занятием пролетарским интернационализмом лежит более мощная скрытая тенденция панамериканского национализма, берущая вдохновение от Боливара и Марги. Кастро доказывал, что это видение предполагает в своей основе союз между всеми слоями общества Латинской Америки, кроме самых реакционных и олигархических сил, которые не выживут без поддержки империализма.
«Для того чтобы Америка объединилась и стала нашей Америкой, Америкой, о которой говорил Марти, необходимо искоренить самый последний след тех реакционеров, которые хотят, чтобы люди были такими слабыми, чтобы притеснять их и держать в подчинении иностранным монополиям».
Во время своей поездки Кастро обрисовал картину свободной и объединенной Латинской Америки, которая организует обмен товарами на рациональной, совместной основе. Как обычно, его иллюстрации обширных политических идей были яркими и рассчитанными на связь с непосредственным опытом слушателей. Обращаясь к рабочим соляных шахт Северного Чили, он объяснял, что из-за торговых санкций, наложенных на Кубу, Чили должно было вкладывать крупные суммы денег в производство сахарной свеклы, тогда как Куба должна была вложить 10 миллионов долларов в покупку и производство азотных удобрений, конечный продукт минералов, добываемых шахтерами в горах. Из подобных примеров Кастро вывел привлекательную картину латиноамериканского общего рынка, «союза братских наций, который может стать огромной и могущественной общностью в мире завтрашнего дня»[165].
Возрождение национализма во многих частях Латинской Америки и карибских стран в середине 70-х гг. вслед за акцией ОПЕК, казалось, подтверждало слова Кастро. Умеренность кубинского режима но отношению к Латинской Америке частично являлась отражением этой новой реальности. Новая политика также открыла многие дипломатические двери, Изолированную в конце 60-х гг. Кубу вновь стали принимать в сообществе латиноамериканских наций. С 1972 года Куба начала восстанавливать связи с латиноамериканскими и карибскими странами и вскоре после этого вступила в несколько региональных организаций развития. В 1975 году Экономическая система Латинской Америки (СЕЛА) была учреждена 25 странами, включая Кубу, для попытки координировать экономическую политику и уменьшить ее зависимость от Соединенных Штатов. Предварительно за три месяца до этого в Гаване был создан Карибский комитет по развитию и сотрудничеству после взаимных государственных визитов Кастро и премьер-министров Ямайки, Гайяны и Тринидад-Тобаго. В том же году Организация американских государств (ОАГ) проголосовала за усиление санкций против Кубы, хотя Кастро ясно дал понять, что остров никогда не вступит в организацию, управляемую США.
Как самый решительный противник гегемонии США в Латинской Америке, Кастро приветствовал новые инициативы. В новых многосторонних организациях Куба могла помочь братским нациям избавиться от влияния Соединенных Штатов и обеспечить связь Латинской Америки и советского блока. Фактически, преимущества Кубы от участия в этих межамериканских группах были скорее политическими, чем экономическими. Надежды Кастро на возникновение нового экономического блока в Латинской Америке недооценивали тот факт, что рынки для кубинских продуктов и передовая технология, необходимая для развития острова, были сконцентрированы на Западе и, особенно, у заклятого врага Кубы — Соединенных Штатов. Более того, латиноамериканские страны в целом разделяли подобный вид экономической деятельности, сосредоточенной на производстве и обработке сырья и изготовлении потребительских товаров, в результате чего их экономики были скорее конкурентными, чем дополняющими[166]. Пока же Куба продолжала зависеть от Советского Союза в снабжении энергией и технологиями. Однако если бы остров осознал свой экономический потенциал, произошли бы коренные преобразования в американо-кубинских отношениях. Соединенным Штатам принадлежал ключ от кубинского развития, это могло обеспечить товарами, технологиями и возможность развивать туристический бизнес, в которых очень нуждалась Куба.
