Итак, Одесский гарнизон, в случае прихода большевиков, должен был отходить. Но куда? Никаких определенных приказаний дано не было, а было предоставлено отдельным частям выбирать себе направление. Одни рекомендовали идти на Овидиополь, другие на Маяки, третьи на Тирасполь. Но самый кардинальный вопрос — пропустит ли Румыния отряды Добровольческой армии — оставался открытым. В штабе генерала Шиллинга царило по этому вопросу полное неведение. От чинов штаба, которым надлежало бы быть в этом вопросе вполне осведомленными, никакого толка добиться нельзя было. Штаб генерала Шиллинга вообще не интересовался вопросом, какая участь ожидает подчиненные ему войска. Штаб генерала Шиллинга имел свой пароход «Владимир» и в один прекрасный день благополучно погрузился на него.

Бегство генерала Шиллинга было для Одесского гарнизона большой неожиданностью, ибо еще накануне было заявлено, что большевики далеко и что им будет оказано самое решительное сопротивление. Власть в городе перешла в руки коменданта города полковника Стесселя. Однако и ему пришлось дня через два оставить Одессу с остатками гарнизона. Городу угрожала опасность не только от Красной армии, передовые отряды которой подходили к Одессе со стороны Николаева, но и от местных коммунистов, давно уже организовавшихся и обладавших большим количеством оружия. 23 января ст. стиля вспыхнуло на Молдаванке (предместье Одессы) восстание, подавить которое удалось с большим трудом. Зато в ночь на 25 января коммунисты заняли Пересыпь и начали оттуда обстреливать из пулеметов гавань и русские и иностранные пароходы. Английский крейсер, стоявший на внешнем рейде, открыл огонь, но не решился стрелять по городу, куда к тому времени успели уже пробраться коммунисты. В городе и гавани началась невероятная паника. Офицеры и их семьи, проживавшие разбросанно по всему городу на частных квартирах, в ужасе бросились в гавань, надеясь попасть на корабли, или бежали на западные окраины города для соединения с обозами и частями, отступающими походным порядком. В гавани собралась многотысячная толпа, ожидая погрузки на пароходы. Но ввиду недостатка угля и нежелания моряков подвергать себя опасности, большинство кораблей отказалось принимать пассажиров и поспешило уйти в море. Оставшимся на берегу и теснимым уже со всех сторон большевиками ничего другого не оставалось, как пробиваться через кольцо большевиков и отходить вдоль берега в юго–западном направлении. Наскоро, тут же в гавани, сформированному офицерскому отряду удалось к вечеру прочистить дорогу и дать возможность остальным покинуть, под прикрытием темноты, Одессу. Ночью почти все части Одесского гарнизона соединились в колонии Гросс–Либенталь или Большая Вакаржа (20 верст западнее Одессы). К тому времени в Одессу вошли уже регулярные части Красной армии. Английские крейсера обстреляли еще слегка Пересыпь, а к утру снялись с якоря, бросая на произвол судьбы несчастный город и остатки Добровольческой армии, взятой недавно еще ими под свое покровительство.

Гросс–Либенталь — цветущая немецкая колония, насчитывающая более 10 тысяч жителей. В ней имеется восьмиклассная гимназия, народная библиотека и несколько народных училищ. Электрическая станция снабжает светом дома колонистов. Несмотря на то что с каждым днем сюда прибывали все новые и новые части, все свободно размещались в колонии, всем хватало места.

Что же представляли из себя части Добровольческой армии? Не что иное, как громадные, бесконечные обозы, нагруженные далеко не одним военным имуществом, но главным образом всевозможными товарами (сахаром, табаком, кожами, мылом и многим другим). Денег у всех было много, но деньги эти (деникинские) нигде, кроме Одессы, не принимались. Потому каждый, кто мог, закупил в Одессе всевозможные товары, рассчитывая их продать за границей, в Румынии или в Польше, куда предполагалось отходить. Военные, а тем более боеспособные, составляли незначительную часть отступающей массы. Преобладали жены и дети офицеров; гражданские чиновники, эвакуируемые со своими семьями из одного места в другое; беженцы, везущие с собою свои последние пожитки — среди этих пожиток находилось, впрочем, немало драгоценных вещей; иностранцы, не желавшие оставаться с большевиками и примкнувшие к Добровольческой армии; больные, перевозимые на подводах; раненые и, наконец, спекулянты всяких категорий, рассчитывающие на удобный случай перейти границу вместе с отрядами Добровольческой армии.

В Гросс–Либентале мы впервые узнали, что румынская граница закрыта и что румыны никого не пускают через Днестр. Однако этому слуху как‑то не верили и надеялись, что в конце концов все‑таки удастся сговориться с румынами. Все же многие части не задерживаясь двинулись из Гросс–Либенталя прямо на Тирасполь, где им удалось благополучно соединиться с армией генерала Бредова, отступившей впоследствии в Польшу. Но уже 26 января, то есть через сутки после падения Одессы, эта дорога была перерезана красной кавалерией, напавшей у колонии Гофнунгсталь на добровольческие обозы и учинившей там кровавую расправу над несчастными офицерами и их семьями, застигнутыми врасплох.

Оставался лишь путь на Овидиополь. Легендарное место ссылки великого римлянина — невзрачный городок на берегу Днестровского лимана, расположенный напротив Аккермана (по–румынски — Цитатеи Альба), уездного города бывшей Бессарабской губернии. Лиман оказался покрытым толстым слоем льда, так что переправа даже тяжелых обозов была вполне возможна. В то время как по вечерам Овидиополь погружался в полнейшую тьму, из Аккермана сверкали многочисленные электрические огоньки, весело манившие нас на эту сторону границы, где нет гражданской войны, где можно жить по–человечески, по–европейски.

Овидиополь был переполнен войсками и беженцами. На скорую руку был сформирован отряд. Старшим начальником оказался генерал Васильев, принявший на себя обязанности начальника гарнизона и отряда. Однако фактически командовал отрядом полковник Стессель, бывший комендант Одессы. Начальнику его штаба, полковнику Мамонтову, было поручено вести с румынскими властями переговоры о переправе русских войск в Аккерман.

28 января отправился по льду в Аккерман Одесский кадетский корпус со всем преподавательским персоналом. Директор корпуса ездил накануне в Аккерман и получил от румынского коменданта разрешение на переправу после того, как им была послана телеграмма румынской королеве Марии. Дети благополучно переправились через лиман (10 верст) и уже приближались к бессарабскому берегу, как вдруг были обстреляны румынской артиллерией. Кадеты в испуге и недоумении остановились — среди них были раненые и контуженые. Не желая подвергать детей новой опасности, директор корпуса приказал кадетам вернуться в Овидиополь, а сам поехал под прикрытием белого флага в Аккерман для выяснения инцидента. В этот день удалось переправиться на тот берег лишь румынским подданным (бессарабцам) и некоторым полякам. Обстрел детей произвел среди русских в Овидиополе удручающее впечатление.

Однако ночью прошел слух, что обстрел кадет произошел по недоразумению и что полковнику Мамонтову удалось добиться от румын разрешения на переправу. Действительно, через несколько часов был получен от генерала Васильева приказ выступить всем частям гарнизона с утра на лед и перейти на румынскую территорию, соблюдая все существующие на этот предмет правила международного права.

И вот с утра стали спускаться по набережной Овидиополя и тянуться по льду бесконечные обозы: впереди иностранцы, дальше гражданские беженцы, кадетский корпус, госпиталя, слабосильные команды, войсковые обозы и, наконец, строевые части. Мимо обозов несколько раз проезжал автомобиль с румынским офицером, который любезным жестом приглашал нас на тот берег. Действительно, пропустили почти всех иностранцев и кадет. Проверки документов шли очень медленно, и мы весь день простояли на льду, ожидая нашей очереди.

Когда стало темнеть, румыны заявили, что остальных они раньше утра пропустить не могут. Пришлось ночевать на льду, под открытым небом, при сильном морозе и пронизывающем ветре. Особенно страдали больные (в большинстве сыпнотифозные), лежа на повозках без всякой защиты от холода. Всю ночь на льду стоял стон этих несчастных, умирающих от жажды, а помочь им было невозможно, ибо нигде нельзя было достать пресной воды. Всех поддерживали одни надежды, что утром примут нас румыны и мы попадем хотя в мало–мальски культурные условия.