—

Да, милорд, — отвечает Соломон.

—

Пусть идут туда без оружия и снимут охрану ножами. Издали они всё равно не попадут, а с винтовками их охрана близко не подпустит. Всё. По местам. Готовность к четырём утра.

За поворотом, в пятидесяти метрах — площадка, на которую выходят сразу десять грузовых лифтов. Там стоит пост охраны из пяти полицейских. И туда ушли десять минут назад три дауна. Мы с Джорджем и Иеремией ждём их возвращения. Позади нас тоннель, заполненный даунами. У каждого в руках — винтовка, напоминающая мосинскую трёхлинейку. Даунов несколько тысяч. Все они пришли сюда прямо с тайных складов, где им выдавали оружие и наскоро учили обращаться ним. А за ними тоннель забит огромной толпой тех, кому винтовок не хватило. Их в три раза больше, и они тоже вооружены. В руках у них ножи, топоры, стальные прутки, цепи, кирки и лопаты. Когда мы с командирами продирались через эту толпу, меня поразило одинаковое выражение лиц. Мрачная решимость сражаться насмерть, бить, крушить, никому не давать пощады, мстить тем, кто обрёк их на скотское существование. И хотя то, что я успел увидеть за это время в верхнем городе, никак не способствовало проявлению не только добрых чувств, но и элементарной жалости к его обитателям, у меня по спине начинают ползать мурашки при мысли о том, какие силы я разбудил, какие бедствия обрушатся сейчас на этот город.

Впрочем, сеющий ветер всегда пожинает бурю. Истина эта стара как мир. Если бы я сейчас не подвернулся, дауны пошли за кем-нибудь другим. А тем, кто устраивает свою жизнь за счет других, всегда следует быть готовыми к тому, что придёт такое время, когда эти другие предъявят счет. И этот счет не всегда может быть оплачен деньгами. Вернее сказать, он никогда не может быть оплачен. Преступления в социальной сфере отличаются от уголовных тяжестью своих последствий. И последствия эти, подобно снежному кому, катящемуся по влажному снегу, подобно лавине, лесному пожару, находят всё новые и новые жертвы, с каждым шагом становясь всё тяжелее и жестче. Но социальные преступления отличаются от уголовных тем, что они совершаются в соответствии с законами, действующими в обществе. Или эти законы принимаются позже, чтобы задним числом узаконить совершенные деяния. Принимаются самими преступниками. Но тому, кто живёт за счет других, всегда следует помнить: расчет состоится обязательно и неотвратимо. Если не с ним, то с его потомками. Ни одно преступление не может совершаться бесконечно долго. А все обладатели огромных состояний — преступники. Чтобы доказать это, не надо быть юристом. Юристы как раз докажут обратное. Достаточно знать

законы природы. Ни материя, ни энергия не могут возникать из ничего и исчезать бесследно. Если где-то возникло, значит, в другом месте убавилось. Тысяча долларов, появившаяся в одном кармане, означает исчезновение минимум по одному доллару из тысячи других карманов.

Юрист может возразить, что каждый получил за свой труд пропорционально своему вкладу. Но возникает вопрос: а откуда взялся этот первоначальный капитал, который позволил сделать этот солидный вклад? Давно никто уже не верит сказочкам об умном и бережливом чистильщике обуви. Всякий знает, что честным трудом крупного состояния не наживёшь. Исключения бывают. Это — выдающиеся артисты, писатели, художники, спортсмены-профессионалы, ученые и изобретатели — лауреаты государственных и международных премий. Одним словом, те, кто зарабатывает своим талантом. И это справедливо. Эти люди буквально сжигают себя ради других людей. Но это исключение только подтверждает правило. У истоков социального преступления всегда стоит преступление криминальное. Ни один из олигархов никогда не ответит на вопрос: «А откуда у вас появились деньги, с которыми вы начали свой бизнес? И почему у вас он пошел удачно, а более достойные люди разорились?»

Так что возмездие, каким бы страшным оно ни казалось с виду, всегда справедливо. Единственно, что, невзирая на всю свою суровость и жестокость, оно никогда не может воздать преступнику всей мерой за его деяния. Как нет и не будет меры полного воздаяния Америке за все её преступления. Начиная с тотального геноцида индейцев и кончая порабощением всего мира и присвоением себе результатов его труда. Стоит ли говорить, что между этими двумя пунктами находятся атомные бомбардировки, бесчисленные локальные войны, пестование фашизма, финансирование сионизма, взращивание международного терроризма, развязывание гонки вооружений. А еще беспримерная по своему цинизму и нахрапистости холодная война, в результате которой сотни миллионов людей стали бесперспективными нациями. А еще оболванивание населения планеты путём навязывания своего образа жизни и многое, многое другое. Разве что если бы как у Данте разразился над этой страной многовековой огненный дождь, который не сжигал бы, а мучил. Вот тогда…

—

Милорд… дорога свобод…

У моих ног на бетонный пол падает молодой даун. Его лицо в крови. Кровь хлещет и из раны в животе, которую он пытается зажать руками. Выглядываю за угол. На площадке у лифтов лежат семь неподвижных тел.

—

Вперёд!

Лифты быстро набиваются до отказа, и мы с передовым отрядом быстро поднимаемся на пятьдесят шестой ярус. Лифты сразу отправляются назад, за новой партией. Дауны возбуждены, они озираются и недоумевают: где жители верхнего города? И невдомёк им, что в этот час на улицах города можно встретить только молодёжные банды. Но даже они никогда не заглядывают на погрузочно-разгрузочные площадки грузовых лифтов. Только через час сюда придут работать специальные бригады.

Еще дважды открываются двери лифтов, и площадь заполняется вооруженными даунами. Можно начинать движение. Я отбираю полсотни даунов и организую из них головную походную заставу. Возглавляю эту группу я сам. Интуиция не подводит меня и на этот раз.

Едва мы выходим на бульвар, как из ближайшего переулка вываливается банда. Они возбуждённо галдят. Видимо, только что с кем-то расправились. Увидев даунов, банда замирает как вкопанная. Они никак не возьмут в толк, кто мы такие и что делаем в это время на их территории. Впечатление такое, словно они, ошарашенные появлением здесь неизвестных людей, не замечают, что эти люди вооружены и что это дауны. Они просто возмущены и намерены восстановить «справедливость».

Банда приходит в движение. Их больше тридцати человек. Все вооружены. У кого дубинка, у кого цепь, у кого пруток. Под одеждой наверняка спрятаны ножи и даже пистолеты. Их сейчас легко перестрелять, но я не желаю поднимать шум раньше времени. Одиночные выстрелы — куда ни шло. На них здесь никто внимания не обратит. А вот если мы начнём палить всей командой, полиция точно заинтересуется. После этого нам придётся с боем брать каждый перекрёсток. Я принимаю другое решение.

—

Не стрелять! Работать штыками. Делай как я! Забираю у ближайшего дауна винтовку с примкнутым штыком и иду навстречу атакующей нас банде. Вперёд вырывается широкоплечий юнец и замахивается на меня арматурным прутком. Делаю выпад и глубоко всаживаю ему штык между рёбер. Юнец хрипит, роняет пруток и судорожно хватается за ствол винтовки. Стряхиваю его со штыка, отдаю винтовку дауну и отступаю назад, пропуская вперёд ободрённых первым успехом и разгоряченных даунов. Не хватало мне еще получить в этой свалке удар цепью, прутком или кастетом. Хорош я буду со сломанной ключицей или перебитой челюстью.

У нас, понятно, не было времени научить даунов хотя бы основам штыкового боя и тактике рукопашных схваток. Я только головой качаю, наблюдая, как бестолково и суетливо тычут они штыками. А вот банда — это другое дело. У них богатый опыт уличных боёв. На всякий случай снимаю автомат с предохранителя и досылаю патрон. Но преимущество винтовки, оснащенной штыком, и численное превосходство делают своё дело. Конечно, обученным солдатам хватило бы для этого однѳй-двух минут. В нашем же случае схватка кипит четверть часа. Тяжелое дыхание, сопение, выкрики, визги и стоны составляют звуковое оформление этой безобразной сцены. Я уже начинаю сожалеть о принятом решении, когда трое даунов, скользя в лужах крови, добивают последнего бандита.