Женщина думала, что это отчуждение из–за беременности, изменившей внешность. Тоська сама себя не узнавала в зеркале. Но знала, что беременность — явление временное. Стоит родить, как все наладится, вернется в норму. Она старалась реже попадаться мужу на глаза, чтобы не раздражать его. Но… Приехала к матери с отцом в Зеленый Ров вместе с детьми. Хотела до родов здесь пожить. А тут, как назло, соседская старуха приплелась на третий день. Ее в каждом доме боялись. Называли ведьмой. Ее никто не помнил в молодости. Все так и считали, что Алымиха родилась в черной шали, темной кофте и в длинной, до самых пят, юбке. Но не одежда наводила ужас на людей. Леденил душу взгляд старухи, пронзавший до самых костей. Ее глаза смотрели, казалось, из самой глубины головы, от затылка, из–под нависшего шишковатого лба и седых прядей, спадающих на лоб.

— Отдыхать приехала, бабонька? — глянула на Тоську пронзительно и захихикала скрипуче, едко. — Значит, дитя носишь ныне. Уже ему скоро и в свет появиться надо! Мальчонку родишь! Крепыша! Это как Бог свят говорю тебе. Но только стерегись, девка! Не любит больше тебя мужик твой! Другая у него на сердце имеется. Веселая, молодая, красивая! С ней в постели тешится, ей подарки несет. К тебе сердцем остыл и плотью. Не хочет думать о тебе. Она его сердце в плен взяла. Завладела накрепко. К тебе ничего не осталось. Даже к детям охладел супостат. Кобель окаянный!

— Не бреши, Алымиха! Не болтай напрасно! Кешка любит нас! И ни на кого не променяет. Откуда ты взяла про любовницу? Не до них ему. Мой муж — человек серьезный, — испугалась Тоська, вспомнив Кешкину холодность.

— Все они поганцы! И твой не легче! Ну, хочешь увидеть соперницу? — предложила Алымиха.

— Хочу! — вырвалось против воли.

— Налей воды в стакан. Дай сюда! Теперь теплой золы из печки. Свечу зажги! Смотри в стакан! — шептала старуха невнятно.

Тоська ждала недолго. Увидела в стакане воды, как в зеркале, Кешку с белокурой женщиной в постели.

— Ну что? Увидела? То–то! Говорю, что он кобель!

Тоська разревелась на весь дом.

Не вой. Помогу тебе, когда придет время. Не век кобелю без цепи жить! Надо их, шелудивых, в руках держать. В строгости! Под каталкой и ухватом!

Тоська уже не слышала слов Алымихи. Выла так, что мать с огорода прибежала.

— Ты чего?

— Кешка с бабами путается!

— Чего? Кто брехнул?

— Сама видела. Вон Алымиха показала в стакане, — еле выговорила Тоська.

— Нашла кому верить! Чего тебе, ведьма, надо? Зачем пришла сюда? Чего душу девке моей травишь? Иль греха не боишься? Иди к себе! Там воду и мути. Все никак не угомонишься, старая чума! Девка на сносях, ребенка ждет. А ты ей про мужнины пакости! Нашла время! Иди вон! — кричала Евдокия.

— Гонишь, дура! Ничего, в ногах станешь валяться, просить, чтобы помогла твоей Тоське! Она у тебя вдовой останется. Скоро! — засеменила Алымиха к двери, хохоча ядовито.

— Типун тебе на язык! — крикнула ей вслед хозяйка. И велела дочери замолчать. — Брехня все это! Заморочки, одурачивание! Не будь беременной, не поверила бы. У всех баб в это время нервы слабые! — успокаивала мать.

Но Тоська верила не ее словам, а своим глазам. Ночью у нее пошла кровь. Начались схватки. Отец, испугавшись, разбудил соседа, попросил отвезти дочь в больницу.

Кешка и впрямь был у Ленки, когда в дверь позвонил Димка и сказал, что Тоська умирает. Иннокентий не сразу сообразил, что произошло.

— Выкидыш! Понял? Давай в машину! Быстрее в больницу! — выдернул брата от любовницы.

К Ленке Кешка вернулся на третий день, заскочил на десять минут, чтобы извиниться за поспешный уход:

— Беда у меня, Ленка! Жена умирает!

— А разве она единственная на свете? — улыбнулась удивленно. — Или я тебе не подхожу? Или разлюбил меня? — обвила шею.

—Не только… У нас дети. Двое.

— Дети? Ну и что? Неужели ты так примитивен? Дети не должны отнимать жизнь у родителей. Они вырастают, а жизнь продолжается.

— Ты это к чему? — не понял Кешка.

— О себе подумай. И обо мне. Жизнь не вечна. Стоит ли расстраиваться по пустякам? Ею надо дорожить, каждой минутой. Жить себе в радость. Понял?

— Не совсем…

— Ох, какой непонятливый, — надула губки. И сказала жестко: — От меня ушел. Выходит, не любишь?

— Люблю, — поспешил убедить любовницу.

— Тогда почему торопишься? Куда спешишь?

— Она умирает…

— Что же с того? Разве ты ей сможешь помочь больше врачей? А если они не спасут, ко мне придешь? Да и помогут, ко мне вернешься. Или не так?

— Ты права. Но дети…

— А где они были, когда ты ко мне приходил?

— С женой…

— Почему тогда о них забывал?

— Помнил. И тебя любил.

— Разберись, кто дороже. Тогда и приходи! — указала на дверь. Он вышел не прощаясь. И пробыл у Тоськи в больнице до самой выписки.

Кешка сам себя истерзал. Да, Ленка стала лучиком в его жизни. Его гордостью и радостью. Он не шел, а летел к ней как на крыльях. Он никогда не был так привязан ни к одной из женщин. Тоська в молодости лишь нравилась ему. Он долго не ухаживал за нею. Уже через два месяца обладал девкой. А когда она забеременела, решил жениться. Тоська согласилась с радостью, без уговоров. Но нот теперь она не выдерживала никакого сравнения с Ленкой. И если бы не дети… Хотя… А может, Ленка права?

— Нет, нет! Дети мои! Хватит! Они не помеха! Ну и что, если люблю Ленку? Дети — при мне!

Он злился на Тоську за то, что та невольно помешала ему своей болезнью. Он молча сидел рядом, равнодушно смотрел в окно.

«Как там Ленка? Что делает? Простила его или все еще обижается? Ничего! Эта болезнь не вечна! Я вернусь! И она простит, все забудет», — думал Кешка, невольно улыбаясь, и внезапно поймал на себе пристальный, изучающий взгляд жены.

— О своей блондинке задумался? — спросила Тоська холодно. Кешка вздрогнул от неожиданности. Уж слишком внезапный был вопрос.

— Уходи! Не мучай себя! И меня не терзай. Я проживу без тебя! — сказала жена жестко.

— Тось, ты о чем? У нас дети, — увидел врача, появившегося в дверях.

— Дети мои! И ты о них забудь! — ответила жена, глядя на Кешку с ненавистью.

— Ты сначала выживи! — сказал он ей, когда они снова остались вдвоем.

— Если сдохну, мать моя их вырастит, без тебя!

— Замолчи, дура!

— Уходи! — потребовала Тоська твердо.

— Куда?

— К ней! К своей потаскухе грязной!

— Не смей ее обзывать! Ты не знаешь ее! Она не шлюха!

— Вон!

Только появление свекрови заставило замолчать обоих. Тоська, отвернув лицо, плаката. Еще бы! Сам сознался! И обдумывала, как жить дальше.

Успокоить себя саму непросто. Но к вечеру мать привела детей. И Тоське стало до бесконечности жаль их.

— Неужели им придется сиротствовать? Ну кому они нужны будут, когда меня не станет? Родители старые, долго не протянут. Не успеют на ноги поставить. А этому кобелю — не до них. А значит, надо выжить. Для них и для него, — приложив руку к животу, почувствовала, как в нем зашевелился ребенок.

— Успокойся, мой мальчик, мой сынок, я жива! И никому не дам тебя в обиду, — пообещала про себя.

Иннокентий тогда старался не оставаться наедине с женой. И навещал ее вместе с матерью и братом либо с тещей. Отлучался ненадолго. Старался избегать опасных тем. Ленку не посещал. Не до. нее было. Состоялся у Кешки разговор с матерью, она вмиг уловила неладное в отношениях сына и невестки. И, вернувшись из больницы, заставила признаться во всем.

— Идиот! Дурак! Кто так поступает с женой! Все мужики имеют любовниц, но никто не рекламирует это. Такое прячут, как грязное исподнее. Не умеешь втихаря, оставь это. Не можешь с нею расстаться? Разберись в себе! Но бросить троих детей, осиротить их я тебе не позволю! Никто не навязывал Тоську! Сам выбрал. О детях надо думать.

— Я не собираюсь их бросать, отказываться от них! Они мои! Но я люблю Ленку!

— Этих Ленок в твоей жизни будет много, а жена одна! И ради сучки, да еще в такой момент, не позволю тебе рисковать семьей. Потеряешь навсегда. А эта фифа неизвестно какою будет. Пока ты с нею сожительствуешь, все хорошо. А когда женишься, она тебе зубы и покажет!