— Во–первых — бывших уголовников! И, во–вторых, не вижу в том ничего крамольного. Пусть наши бывшие вспомнят на благо города прежнее ремесло. Ведь они шкуры спускали с «гастролеров», появившихся в их пределах. Убивали каждого. Ведь всякая охота идет по своим законам и правилам. Пусть они разберутся в этот раз с чужаками. Этим ты сохранишь жизни всем, кто рискует на заданиях. А потом, какие бы ни были у нас способности, нам не уложиться в те сроки, в какие управятся бывшие фартовые.
— А почему они теперь отсиживаются? Чего ждут?
— Сразу видно, не знаешь их. Не знаком с их законами. Они не вмешиваются, сидят тихо, чтоб не попасть в наши руки вместо гастролеров. Кому охота повесить себе на шею все, что те натворили? Докажи потом милиции и суду, что не виноват. Никто не поверит. Прежние судимости все затмят. И пошлют на дальняк до конца жизни ни за что! — объяснял Соколов Потапову.
— Но я не знаю их. В той среде у меня нет информаторов.
— Имеются. Не скромничай. Запамятовал, я тебе подскажу, — сел Соколов напротив. — Ты Егора вспомни…
— Но он не фискал. О таком говорить не станет, — отвернулся Потапов.
— Ты помог ему. Сам того не ведая. А он теперь считается твоим обязанником. Вот и воспользуйся хоть раз в жизни…
Егор пришел к Потапову, когда на улице совсем стемнело.
Бывший фартовый давно ушел в откол. Завязал с «малинами», жил тихо, одиноко, стараясь не видеться ни с кем…
Больше половины жизни провел он в северных зонах. Но годы сделали свое. И к Егору пришла старость. Он уже пятнадцать лет жил в Орле. Его ишь поначалу навещала милиция. Но не найдя ничего подозрительного, оставила в покое. Так бы и забыли о нем окончательно, если б не забрела к нему по бухой придурковатая Шурка. Она попросила опохмелиться, пообещав расплатиться натурой. Егор выгнал бабу. Но та не вернулась домой. Ее, изнасилованную, избитую, доставили в больницу на следующий день, где она и умерла, не сумев назвать виновного.
По городскому телевидению было рассказано об этом случае. Журналисты, по просьбе милиции, обратились к горожанам, знающим что–либо, видевшим хоть что–нибудь, сообщить им по телефону.
И сообщили. Кто–то видел, как Шурка входила в дом Егора. Тот не отрицал. Рассказал все как было. Но ему не поверили. Неделю носили на сапогах по камере ретивые милиционеры, выбивая признание. Егор крыл их матом, харкал кровью.
Его запросто могли бы убить. Знали: отвечать не перед кем. Но в это время в отделение милиции по своим делам пришел Потапов. Услышал крики Егора. Поинтересовался человеком. Захотел увидеть, И ужаснулся. Велел оставить наедине.
Вот тогда узнал Александр о прошлом человека, о жизни нынешней.
— Может, и налил бы ей водяры, не вякни, что трандой рассчитаться хочет. Я ее за шлюху принял. А из–за такой я целый червонец тянул на Колыме. Высветила, заложила меня своему хахалю–легавому. С тех пор с потаскухами дел не имею. И вообще с бабами завязал. Сам себе зарок дал на Колыме ни к одной падле не подходить. Все они — лярвы, до единой!
Поднятое из архива дело подтвердило сказанное. Медицинское обследование констатировало в заключении, что Егор — импотент.
Человека отпустили на волю, выплатив ему за лечение, возместив ущерб, причиненный здоровью ретивыми сотрудниками милиции. С тех пор его дом и самого Егора обходили стороной. Да оно и понятно — многих тогда уволили. А двое пошли под суд, получив по три года заключения за увечья.
Прошло время. Егор поправился. Но продолжал жить угрюмым одиночкой, обиженным на весь белый свет.
— Вы уж извините, что побеспокоил, — обратился Потапов к Егору.
Тот удивленно глянул на чекиста.
— Ты это с чего? Зачем передо мной хвостом метешь? Ведь ты мне душу спас! Зачем извиняешься? — оборвал Егор. И спросил: — Зачем звал? Вякай враз!
Потапов растерялся от прямолинейной грубости человека. И тогда на помощь другу пришел Соколов, начавший разговор с самой сути, быстро прояснил ситуацию, сказал Егору, что требуется от него.
— Кентов я посеял. А без них что изображу?
— Найди своих. За сколько управишься? — спросил Вадим.
— А хрен меня знает. Как подфартит! Может, нынче всех достану, если откинуться не успели в жмуры. А не обломится своих сфаловать, придется другим подмазать. За три дня — уложусь… — глянул на Александра вприщур и добавил: — Но враз ботаю! Сам себе не возьму с этого дела. А вот за кентов — не ручаюсь… Коль тряхнут они Левана — не взыщи. И легавые ко мне пусть не возникают! — Уходя, оглянулся от двери. — Тебе они для клетки? Иль можно их «мокрить»?
— Лучше живыми!
— Тогда хреновей! Кентов уломать сложней.
— Егор! Тут уж как получится! Главное, чтобы никто из банды сбежать не смог! — сказал Соколов.
Егор ушел. Александр с Вадимом всю эту ночь не могли уснуть. Прислушивались к голосам улицы. Но там было тихо так, что становилось жутко.
— Спасибо вам, ребята, за находчивость. Это самый верный шаг в этом деле! Надо лишь милицию предупредить, чтоб не подпортила своим вмешательством. Не навредила! — заторопился к телефону генерал, старый, опытный чекист. Ему тоже не спалось. Он вскоре снова вернулся. И, оглядев обоих чекистов, сказал с грустью: — Трудно вам приходится теперь. Все я понимаю. Раньше оно как было: каждый отдел вел свою работу. Одни — контрразведкой, другие — контрабандой занимались. А теперь универсалами пришлось стать. Не хватает кадров. Мы — не милиция. Всех желающих не берем. А и то отсев имеется. Со средствами туго стало. Раньше у нас с милицией и прокуратурой обязанности были разграничены. И меж нами — высоченный забор имелся. Никто не рисковал вмешиваться в нашу работу. Боялись порог переступить, оглянуться. А теперь? Там — помоги милиции, прокуратуре! Вытащи их из грязи и позора. Пошлите своих ребят на помощь! Защитите! Мы ж никого о том не просим! Да и что толку? Все равно никто не поможет. И наше за нас — не сделает… Хотел бы я дать вам отдых. Обоим! Но никак не получается. Порою даже мне кажется, что в нашем городе нет нормальных людей, — продолжил тихо.
— Вот и я вчера пришел домой. А жена ни кухне с соседкой говорит. Глянул я на ту бабенку, а у нее сверху и вовсе ничего нет. Только голые ноги. И вся задница наружу гуляет. Я как гаркнул на нее: «Чего расселась здесь?! Нечего сюда всяким заползать!» Вижу — мой сын, еще в школу не ходит, а уже под стол забрался и рассматривает эту соседку, из чего баба состоит. Ну и выпер ее! Жена — в слезы. Оказалось — учительница, коллега моей жены. Интересно, чему она научит ребятню, если ей ни сесть, ни встать нельзя! Нет! Я не против моды! Но в разумных пределах! Ведь эту учительницу за путанку принял! Иного не подумал о ней! Жена до сих пор на меня обижается за грубость! А все оттого, что на работе с иными не сталкиваемся! — признался Соколов.
— А я думал, ты всех своих соседок знаешь, — рассмеялся Потапов.
— Послушай мой тебе совет: навести один раз Софкин притон! Ведь случается нужда встретиться с ее вышибалами. Ты когда ее девок увидишь, поймешь меня. Да и своя ошибка была. Так что в отношении баб я не болею доверчивостью. А уж ретивое… Давно забыто! Мне бы выспаться хоть разок! Так устал спать на стульях по два часа в сутки! После такой ночи не то на соседку не глянешь, забудешь, зачем жена имеется, — отмахнулся Соколов устало.
— А мне и того хуже пришлось. На днях Люся объявила мне, что моя Аленка стала студенткой мединститута. Я и ляпнул: «А когда она школу закончила?» Ну, дочка в слезы, жена— с упреком. Мне от стыда хоть сквозь землю провались. Так и не увидел, когда дети выросли. Все на жену взвалил. Считал ее белокурой девочкой. А недавно глянул — она вся седая. Стыдно стало, горько на душе. Ведь вот из–за меня все это. Мало добрых слов ей говорил, мало помогал, редко был с нею. А она и за детей, и за меня переживала Старалась не огорчать. Все на своих плечах вынесла. Вот тебе и слабая половина! Выходит, что я у нее вроде третьего ребенка. Всегда в последышах. Потому больше всех хлопот ей доставляю, — вздохнул Сашка. И добавил: — Уж и не знаю, как бы жил без нее?
