— Странно! Это уже не совпадение. Такие похабные ручки привезли из Японии всего неделю назад наши молодые бизнесмены. Видите? Держу ручку пером вниз, и внутри у нее одетая женщина. Поднял ручку — баба уж успела раздеться догола.

— Вы знаете этих бизнесменов?

— Конечно! Их трое. Но ручек много привезли. Одну подарили Дегтяреву. Вернее — выпросил. Уж и не знаю зачем. С этими бизнесменами он полдня шептался в своем кабинете. А утром пришел с перепоя, весь опухший. Голову держать не мог. Скатываться стал мужик… Щеглов это видел и уже говорил с ним… — рассматривал ручку внимательно. — Не пойму, как он мог ее обронить здесь? Нужно было нагнуться слишком низко, что–то искать в траве или поднять, — говорил тихо прокурор.

— С платком мог вытащить и не заметить.

— А если это был не Дегтярев, а кто–нибудь из коммерсантов или из тех, кому были подарены такие ручки? — напомнил Вадим.

— Значит, Дегтярев был здесь не один, — пробурчал Иван Лаврентьевич.

— Выходит, надо встретиться с Дегтяревым, — предложил Потапов.

И через час заместитель Щеглова уже был доставлен в городскую прокуратуру.

Через три дня он дал показания, как организовал убийство своего шефа вместе с двумя бизнесменами. Он признал, что хотел давно играть первую скрипку, но законным путем добиться своего не удалось. Надоело ждать. А жить только на зарплату — устал. Тем более, когда вокруг все крутят громадными деньгами. Ему предложили войти в долю. Но… Связывал руки Щеглов. Хотел предложить ему разумное. Тот слушать не захотел. А всего–то надо было — не заметить, закрыть глаза кое на что. Щеглов заупрямился. Пригрозил увольнением.

— Другого выхода не осталось! — развел руками Дегтярев, признавший, что не сразу решился убрать шефа своими руками, подсылал киллеров. Но им не повезло. Пришлось убрать обоих, вот и спрятал концы в воду… Но…

Решил довести до конца сам. Как убил? Банально! Щеглов всегда держал открытым окно на мансарде. Я позвал. Он еще не спал. Сказал ему, что приехал со срочным сообщением. Он позвал в беседку. Я ему в последний раз предложил не мешать коммерсантам. Пусть вольно дышат. Чтоб не обидно было, предложил баксы. Он меня по всем падежам просклонял и пообещал, что этот разговор я могу считать последним. Я с этим, конечно, согласился… Пустил ему пулю в лоб. Ребята добавили. На том и кончили уговаривать дурака. Вот только жаль, что окурков накидал по неосторожности. А ручку три дня искал. Выронил случайно, когда зажигалку доставал. И все же, Иван Лаврентьевич, скажу вам: проиграли вы эту партию. Таких, как я, уже много. И с каждым днем нас все больше становится. А вы, как мамонты, вымираете. Думаете, меня расстреляют? Черта с два! Через пару лет буду на свободе! Потому что я нужен в этой жизни. Я усвоил ее! Я скоро вернусь! А вы — бесследно уйдете. И посмеются вам в лицо ваши внуки. За глупую правду, какая не стоит ни гроша. Она — сестра нищеты и горестей. А честное имя, каким дорожите, останется лишь на могильной плите, но кто его прочтет и вспомнит добром? Только идиоты, подобные вам… — рассмеялся Дегтярев.

— Уведите арестованного! — сдавил кулаки прокурор, поняв, что теряет контроль над собою. — Подонок! — бросил он вслед Дегтяреву. Тот, оглянувшись, жестом послал прокурора в задницу и пошел в камеру впереди охранника, беззаботно насвистывая…

Потапов с Соколовым немало удивились самоуверенности и наглости этого человека. Но каково же было их изумленье, когда через три года узнали, что Дегтярев на свободе. И вместо пятнадцати отбыл в колонии всего два с половиной года. Вместе с ним вышли на волю его подельники–коммерсанты и снова ворочают делами, разъезжая по городу на иномарках.

Иван Лаврентьевич умер за год до освобождения Дегтярева. В неполных пятьдесят сломал человека инфаркт, сдало сердце прямо на работе. Врачи оказались бессильны…

Соколов и Потапов с грустью вспоминали об ушедшем. На его место пришел молодой. Без опыта и практики. Зато родители богатые. В друзьях — ни одного старика. Лишь новые русские. Без багажа прошлого, без морали. В голове — звон. Таким легко живется. У них никогда не случается инфарктов… Да и откуда? Ведь бессердечные не знают, как оно болит — сердце.

Сегодня нам опять дежурить? — смеется Потапов, глядя на жену.

Та вздохнула:

— Ну почему у тебя не бывает праздников?

— Люсенька! Милая моя девочка! Короткие минуты могут принести больше радостей, чем долгие годы серого безделья. Не обижайся, но я люблю свою работу!

— А кого больше?

— Ты — мое счастье, работа — жизнь! И если любишь, поймешь меня! Я не могу без тебя и детей! Вы все трое бесконечно дороги. Но я родился таким… Ты это знала… Не сердись, — уходил на работу и в этот день.

Александр просматривал сообщения. Что произошло в городе за эту ночь? Вроде никаких потрясений. И вдруг в дверь послышалось царапанье.

— Кто там? Входите! — привстал Александр.

В кабинет вошла старуха, взлохмаченная, злая, она волокла за руку упиравшуюся девчонку лет двенадцати. Та вырывалась, пытаясь сбежать, но старуха крепко вцепилась в руку девчонки.

— Вот, полюбуйтесь! Сучку к вам привела! Сказали, только вы умеете их к рукам прибирать! Сладу с ней не стало! — зашлась бабка на весь кабинет.

— Это не по моей части. Я малолетними не занимаюсь! Обратитесь в милицию… — отмахнулся Потапов.

— Чего? Так в милиции одни козлы! Они мне и сказали: «Оставь девку на ночь! Утром на карачках приползет. На месяц про блядство забудет!» Это что? Разве так надо? Я ее веревкой до черна порола. А она ночью снова сорвалась, как с цепи…

— Может, больна?

— Одна у ней болезнь — на тряпки подрабатывает! Вчера с негром ее застала в подъезде. Поначалу, не разобравшись, подумала, что сам черт ее схомутал! Ведь чего боюсь — болезнь поганую может зацепить иль дитенка от негра! Ну что тогда? Хоть в петлю от срама! Помоги! Мил человек! Пожалей меня — старую и ее — глупую! Ить про тебя в Орле столько доброго слышим! Нешто откажешь и отворотишься? Мы же с ней сироты. Никого, вдвух маемся! Сдохну я — она вовсе скатится! — плакала бабка навзрыд.

— Как зовут тебя? — глянул на девчонку Та, огрев злым взглядом, отвернулась молча.

— Лизавета она! — ответила старуха за внучку.

— Сколько лет?

— Двенадцать скоро.

— Учишься в школе?

— Да где там? Выкинули ее еще в прошлом годе. Когда она учителю по истории предложила на большой перемене перетык! Тому уж за пятьдесят перевалило. Со стыда чуть не задохнулся. А она, чтоб вы думали, позвала за собой всех мальчишек класса. А учителя высмеяла и обозвала гадко. Ладно б просто таскалась. Теперь еще и на иглу села. С наркоманами связалась. Те вовсе до пути не доведут.

— Давно колешься? — спросил Елизавету так, что девчонка в комок сжалась, вздрогнула всем телом. Ответила тихо:

— На прошлой неделе и вчера…

— А до этого?!

— Не кололась.

— Где и кто колол?

Девчонка заплакала:

— Если скажу — убьют…

— А не скажешь — сама умрешь!

Елизавета громко, испуганно икала. Но адрес

назвала…

— Лечиться будешь! Понятно? По полному курсу! От всего разом! В больнице тебя никто не побеспокоит. Когда вылечишься, поговорим с тобой. У тебя будет время подумать над своим будущим…

Девчонку увезли прямо из кабинета. А через год, выйдя из больницы, пришла она к Потапову, подросшая, похудевшая, тихая.

— Что решила, Елизавета? — узнал девчонку Александр.

— Учиться надо мне, — ответила тихо. И добавила: — На врача. Только, наверное, не возьмут. Не поверят, — выкатилась слезинка.

— Я уже говорил о тебе. Будешь учиться… Но под контролем. Моим, личным. Хоть и не входит это в мои обязанности, — признался Сашка.

— Спасибо вам. Я буду стараться, — вышла из кабинета следом за бабкой. А через два года и впрямь поступила в медучилище.

Потапова знали многие. Он знал всех. Известны были ему почти все рабочие военных заводов. Там не раз приходилось пресекать воровство, вскрывать левые заказы, отправку готовой продукции не по назначению, контролировать поступающее сырье, металлы, детали.