— Заметано! Еще что?
— Промтоварная база! Там, бугор, тоже свой кент! Все, что надо, из-под земли сыщет и приволокет. Башляй!
— Лафа! Еще!
— Ну о парикмахерше не вякаю! Этой — свистни, на цирлах прилетит!
— Да я по делам!
— С адвокатом надо повидаться. Чтоб не забывала. У нас с нею традиция — раз в месяц видимся. Но на хазе. Когда у нее или здесь. Много лет кентуемся. Деловая баба. Ее, Боже упаси, хоть словом обидеть. Очень умна. Тонка на восприятие. Но и мнительна! Ей, когда деньги или подарок давать будешь, не трех- ни, что это ее доля, или положняк! Не возьмет. И навсегда слиняет. Помогать откажется! А она — самый кайфовый защитник в пределе.
- — Напомни о ней завтра. Снабдим всем.
— Тебе самому познакомиться надо!
— Как получится, не знаю! А время прошло! Теперь наверстывай, пока все не растеряли! И еще! Комнату выбирай любую! Сявку тебе дадим для побегушек, кента — в охрану.
— Законника мне нельзя. Никто не уломается! А вот Данилку из Брянска — от Сивуча, я бы с радостью взял. Он — «зелень»! Я сам его натаскивал.
— Кто ж с Сивучем приморится? Меня Задрыга схавает, если ее кента тебе отдам!
— Не ссы! Пусть берет! — отозвалась Капка из-за стенки, выдав себя с головой.
— Ну и кентуха! Стремач! — рассмеялись оба. Но Капка не смутилась:
— Я не лажанулась. Тут и без стакана все слышно! Не пасла вас!
— Еще секи! Когда лягавого отбашляем, он станет возникать сюда!
— Зачем? На кой хрен? — подскочил пахан.
— Предупредить о шухере! Когда пограничники затевают свои шмоны с проверкой прописки. Он укажет хазу, где можно проканать пару дней! А когда пронесет, вернетесь сюда. Такое редко случается, но иногда бывает…, — вспомнил Лангуст и продолжил:
— На почте надо отбашлять! Чтобы твой телефон чекисты не прослушивали. И почтальонку презентовать. Она — наколы дает. Но с нею — я сам… Любопытная баба! Ты — сорваться можешь на нее, а это — нельзя!
— Все, или еще кто есть? — спросил пахан.
— Дворник имеется! Они все — осведомители у лягашей! Так вот этому забулдыге — не забывай раз в месяц бутылку бормотухи отвалить. Он за это на тебя не будет капать, чтоб и в другой раз свой навар получить! И еще! Кентам и «зелени» — настрого прикажи — не трясти соседей. Здесь — пархатые канают. Но зубы на них — не точите. Дышите тихо. Корефаньте! Каждый — полезен!
— Слушай, у меня уже кентель заклинило от твоих кентов! Весь сброд — твой!
— Хорош сброд! Бугры баз, адвокат! Даже в буграх области кент дышит! В отделе торговли. Я через него знал все!
— Когда с ним встретишься? — ожил пахан.
— Со всеми надо успеть! Время прошло! Теперь шевелиться придется, — взялся за телефон, набрал номер и заговорил в трубку сытым, нагловатым тоном:
— Это квартира Сотникова? Мне бы хозяина к телефону! Спит? Разбудите его! Скажите, друг его спрашивает. Срочно нужен! По хорошему поводу! Приятному для всех! Ну, я знаю, что говорю. Разбудите!
Прикрыв трубку рукой, сказал, что говорил с женой участкового. А через минуту загудел в мембрану:
— Женя! Сто лет, сто зим с тобой не говорил! Ты не забыл меня? Завтра сам хотел нагрянуть ко мне? Ну, давай свидемся! Я тут к родне отлучался! Подзадержался там! В моей хазе чужих видел? Да что ты, родной! Это мои друзья! Я не успел познакомить вас и тебя предупредить. В спешке записную на дно чемодана сунул! Нет! Их не надо вытряхивать из хазы по старой дружбе! Спасибо, что помнил. Я тебя с друзьями познакомлю. Кайфовые мужики! Корефанить будете! Когда увидимся? Ведь с меня магарыч за три месяца накопился! Ты же работал? Рассчитаться надо. Сейчас приедешь? Ну, давай, — положил трубку и сказал Шакалу приготовить три тысячи участковому.
Тот появился через десяток минут. В легком спортивном костюме. Оставив машину у забора, запросто поздоровался с Лангустом. Присел рядом на скамейку во дворе. Сунул деньги в задний карман. Увидев Шакала, привстал, не протягивая руки, назвался. Заговорил, оглядевшись по сторонам:
— Выставка намечается в городском музее. Какую-то дорогую посуду хотят показать. Царскую. С эмалью. Вам туда лучше не появляться. Охраны больше, чем посетителей, будет! Только от нас больше тридцати человек берут. Да из органов безопасности— столько же! Не показывайтесь. Та выставка месяц будет открыта. Я вас там не жду! Договорились? — глянул на пахана. Тот не торопился с ответом.
— Не рискуйте! Не всегда удается убежать! Вам в последний раз помогла нелепая случайность! Водителя за нее под суд отдают. И по всему городу вас ищут. Не выходите пока. Никуда! Не рискуйте! Я сам скажу, когда чуть стихнет шорох.
— Хаза нужна! Еще одна. Кентам! Чтоб дышали клево! — напомнил Шакал.
— Пару дней поживите вместе. Я сам приеду, когда найду нужное! И еще! Лангуст и я знакомы уже лет пятнадцать. Если что-то не захочется сказать, не говорите. Но без брехни! Условились? Я таких правил придерживаюсь! — засобирался и вскоре вырулил от ворот.
В этот же день Лангуст навестил друга с базы, завез продукты, угостил дворника. Съездил на почту. Условился на следующий день встретиться еще с двумя важными персонами. И вернувшись домой затемно, подсел к Капке. Та не могла сидеть в хазе подолгу. Но Шакал запретил ей высовываться в город, пока он не разрешит. И Задрыга психовала. А туг еще, как назло, исчезла ее белоснежная любимица. И сразу не с кем стало пи поиграть, ни поговорить.
— Скушно тебе, Задрыга? — участливо спросил Лангуст. И предложил:
— Пока кенты кемарят, давай мы с тобой посумерничаем вдвоем. Это лучше, чем скучать поодиночке.
— Тебе скоро некогда станет тосковать, — вздохнула Задрыга.
— С чего взяла?
— Данила возникнет! Он тебе кентом стал.
— Ученик он мне, Капка! Я в него все вложу. А уж что из того получится, кто знает?
— Как-то там с ними Сивуч справляется? — взгрустнулось Капке.
— Давай тебе одну историю расскажу. Я ее еще в Воркуте от зэков слышал. Давно-давно! Мне она в душу запала. Может, и тебе по кайфу придется. Только знай, выдумки моей, или темну- хи — ни капли не будет. Заранее трехаю. Вся правда, чистейшей воды. А ты слушай, мотай на ус да выводы делай для себя, — улыбнулся старик, расположился удобнее:
— На Колыме, как, конечно, не раз уже слышала, всякие зоны имеются! Есть воровские и работяжные, с режимами — от общего до особого. На морском берегу и в сердце снегов, там, где чайки крылом крыши бараков задевают, и те, где волчий стон стоит по ночам — погребальным плачем.
Задрыга плечами передернула, зябко ей стало, кофту на плечи накинула, поджала под себя ноги, внимательно уставилась на Лангуста.
— Вот так и собрались в одном бараке полсотня мужиков. Разный у всех возраст. Никто друг на друга не похож ни лицом, ни характером, ни судьбою. Хотя все дети одной матери — беды! Все ею мечены. И молодые, и старые. Так вот были там три Ивана. Имена одинаковые у всех. Такое часто случалось в зоне. Тезки везде находились. А эти, ну, ни дать ни взять — Ванюши. Хотя один из них — совсем старый хрыч, второй — в годах, а третий — парень еще. Мальчишка светлоголовый, синеглазый. Румянец на лице играл зоренькой. И ни порока, ни греха в том лице не было. Весь насквозь был виден, чист, как родник нетронутый. Он не только ругаться не умел, даже обижаться не успел научиться.
— А за что на Колыму попух? Туда с большими сроками упекают! Неужели ни за хрен собачий? — спросила Задрыга.
— Он пастухом работал. Колхозное стадо пас. Вместе со своим дедом на хлеб семье зарабатывал. С ранней весны до поздней осени — на выпасах. И все босиком, с непокрытой головой. На целый день — каравай хлеба — на двоих брали. А молоко всегда под боком. Так-то вот три года в подпасках кружил. С кнутом на плече. А тут, на четвертую зиму, слышит волчий вой за домом. Их хата в деревне на отшибе стояла. И говорит деду Ванятка, мол, волк в селе появился. Тот, старый хрен, и вякни, что этот зверь по чью-то душу пришел. Уже оплакивает кого-то. Уведет до Пасхи. Ванятка тогда не очень опечалился. В селе, кроме них, людей хватало. Ан волчище повадился за их избой выть. Ну, у старика была пугалка, солью заряженная. Разрядил в волка, тот через неделю еще тошней заголосил. Но до весны дожили. И в аккурат, перед Пасхой, впервой погнали коров на выгон. Весна была ранняя. Дед с берданкой, внук с кнутом. И что ты думаешь, не больше километра прошли, глядь — волчья стая! Леса загорелись в ту пору. Зверюги из них разбегаться стали. Куда глаза глядят. И в стаю по новой сбились. Так-то им промышлять легче. Ванечка поздно приметил их. За коровами смотрел. А зверюги стадо в кольцо уже взяли. И к коровам! Дед — за берданку! А на него сзади — волчица насела. В минуту глотку вырвала и давай коров рвать. Ванечка, кнутом отбиваясь, в деревню прибежал. Пока собрались мужики, пока ружья нашли, полдня прошло. Прибежали, а стадо вполовину потравлено волками. Ванечку ничто не спасло. За вредительство и ущерб колхозу, как врага народа, упекли его на Колыму. В самую что ни на есть страшную зону, в номерную. Вот там он с двумя своими тезками рыжуху промывал с отвалов. С отработанной породы, вторичная проверка после драги. Так-то вот они и бедовали — в сырости и в холоде, в тучах комарья, на тощей пайке. А норму с них требовали полную. Да где взять ее? Порода была бедной. Участок неважный. Но охране плевать на все! Хоть роди — норму дай и все тут! Нет нормы, измолотят вдрызг и хавать не дают.
