Постарайся не забыть нас! — попросила женщина, всхлипнув, и чтобы не разреветься здесь, у него на глазах, поспешила уйти поскорее.
Иван Васильевич, купив две бутылки самогона, вернулся в свою лачугу и, дождавшись сумерек, пошел к Тамаре. Женщина не поспешила встать навстречу. Она спрашивала Шныря, как взяли в милицию, как отпустили. Он рассказал ей, осторожно обойдя намек на стукача, и внимательно следил за реакцией.
Бутылку самогонки они выпили быстро. Иван Васильевич щедро наливал бабе, сам лишь губы мочил.
Пей, Томка! За нашу весну. Она хоть и возвращается, но тоже умеет стареть! Пей,
пока
кровь в жилах не остыла! — наливал полный стакан, предлагая выпить за любовь, за сильных людей и красивых женщин. Тамара не могла устоять перед такими тостами и вскоре стала хмелеть.
А ты Чикина как узнала? Где с ним познакомилась? — спросил будто между прочим.
В консультации. Он по делу был. Материалы уголовника смотрел. Знакомился для защиты, но отказался, когда изучил, — говорила заплетающимся языком.
А почему?
Позиции для защиты не нашел.
Вот это да! Что-то новенькое! — удивился
Шнырь.
Ну, чего нового? Возни много, а платил тот хмырь хреново. Потому отказался, я так поняла.
Часто ты ему клиентов давала?
Иногда. Он не у нас работал, но просили его! Звонили сверху. Я вызывала. Хоть и надоело мне все! Он не лучше других, но связи имел. Умел делиться с нужными людьми гонораром. Не то, что некоторые! — рассмеялась в лицо.
Значит, тебе перепадало тоже?
Хрен там! Я в той орбите не крутилась, но однажды заело. Высказала ему все. Он струхнул, а потом клеиться стал. Ну, как вы умеете! Цветы, конфеты, комплиментами засыпал. Я поначалу гнала его. Но… Нарвалась на звоночек по телефону: посоветовали быть умней и покладистей. Так-то оно, Вань. Бабья доля — колючки в поле. Давай выпьем за проклятую жизнь! — подняла стакан нетвердой рукой.
Отваливай! Ты не лучше меня! Даже раньше сюда свалил. Кто влетел в бомжи, обратно в люди не вылезет. И ты не мечтай… Пустое все. Мечты постарели. И все потеряно. Все! Слышь? Наша весна — крест в изголовье, да и то, если бомжи не забудут его поставить и не перепутают изголовье с ногами…
Если б так, не таскалась бы в ментовку к следователю! — сказал зло.
Тамара словно от сна очнулась, стала трезветь на глазах:
Следил за мной? — скривила рот в усмешке.
Случайно мимо проходил, увидел тебя.
Не трепись! Бомжи случайно возле лягашки не шатаются. И обходят ее стороной. Тем более, что недавно там «парился».
Все думал, кто нам срань подложил?
А ты не такой? Особый? Чистенький? Небось, случись что, родную мать не пощадил бы. Все вы одинаковы. Добьетесь своего и сталкиваете в яму. А выберется оттуда или нет, уже плевать. И он, и ты — дерьмо!
Заткнись!
Сам захлопнись, козел!
Стерва вонючая!
Что? Кто я? Повтори! — встала, побелев.
Иван Васильевич, глянув на нее, враз поверил: такая могла убить кого угодно.
Шнырь не стал ждать. Отбросил бабу резко, влепив всем телом в стену, и выскочил из хижины злой.
Мужики, облепив костер, галдели о чем-то своем.
Тихо вы! Чего базлаете? Разговор к вам есть! — рассказал об услышанном Иван Васильевич.
Бомжи слушали молча, внимательно.
Что будем делать с ней? — спросил человек у тех, с кем бок о бок прожил безрадостные годы.
То, что размазала мудака, дак это хрен бы с ней! А вот что своих подставила, за это спуску суке не давать! — подал голос Кузьмич.
В очередь ее оттянуть и урыть живьем, — подал голос Пашка.
Кому
нужна? Да
я
перед
родным хреном до конца жизни извиняться должен, что эдакую пакость насадил! — не согласился Кузьмич.
Оттыздить, как меня в ментовке, и урыть! — вскочил Финач.
Об эту блядь руки пачкать не стоит!
Пинками вышибить. Навовсе! — верещал старый дед.
Волоки ее, курву, на разборку! Нехай ответствует, кого еще в лягашке заложила! А там и порешим ее!
Бомжи всем скопом кинулись к лачуге, открыли настежь двери, приготовившись к расправе, но… В хижине было пусто. Тамару искали повсюду: в жилищах, средь бомжих, на свалке. Тщетно. Ее не было нигде. Она словно растворилась, став частью ночи.
Глава 6.
Неудачники.
Вот так и верь бабью! Сама на шею вешалась. Ведь и повода не давал. Все шло на мази. За что ж лажанула? — недоумевал Шнырь.
Все они такие! — ругался Чита.
Это ты про баб? — спросил Пашка.
А про кого ж еще? Сучьи выродки!
Ну, не скажи! Средь них случаются такие, мужикам потянуться!
Тогда чего ты тут застрял? Валил бы к ним! — оглядел Пашку Чита.
Я отпуск от них взял, — рассмеялся мужик простодушно.
Декретный иль венерический?
Бессрочный!
Во, кобель! У тебя днем отдых, а ночью течка? Всю жизнь — март. По десятку баб за ночь огуливает и все он в
отпуске.
Ну, это ты загнул! Десятка — многовато за ночь. Желание есть, но возможности не позволяют. Хотя, не в том суть. Бабу душой любить надо, а не телом. Тогда ответное получишь!
Душой? Это той, что у тебя про меж ног мотается? Вон, Ванька полюбил, а ответ все трое схлопотали! Не многовато ль? Чуть не загробились в ментовке. Ты тут еще трандишь про душу, — недовольствовал Кузьмич.
Одна такая завелась, при чем другие? — не соглашался Пашка.
При том, что исключений в этом правиле не бывает! — вставил Шнырь.
Еще какие! Ну, что вы знаете про баб? Обожглись на своих и все тут! На всех женщин обозлились! Никто даже оглядеться не захотел. Вот в том ваша ошибка! — не сдавался Пашка.
Да вон, Шнырь огляделся! Только ль он? У каждого и теперь душа болит. Не то на край света, на самую свалку от них сбежали!
Но бабы и тут имеются!
Это уже бомжихи! Свои в доску! Алкашки первого сорта! Они не те…
Глянь! А какая разница? Тамарка тож в бомжихах дышала. Коль была сукой, так ею и осталась, — не согласился Финач.
Сыщу в городе, голову сорву! — скрипел зубами Чита.
А зря вы, мужики, ерепенитесь! Томка может и дрянь, но не дура! За жизнь свою зубами держится. Вон как отплатила за свое! Памятливая бабенка. Хитрая! Всех вокруг пальца обвела, сама сухой осталась.
Замочим! — пообещал Финач мрачно.
Да стоит ли? Такую беречь надо! Как гордость свалки! Думаете ей некуда приткнуться? Без крыши не останется. Небось, валяется у следователя под боком и над нами хохочет, рассказывает, как от разборки смылась! А тронете ее: всем хана! Она, конечно, предупредит о расправе, какую ей готовили. Вот и посудите. Тронь ее хоть пальцем, за нее ответ держать станем всем хором, но и от Чикина не отмажемся никогда! Всех сгребут подчистую. А то, что она говорила, к делу не пришьешь, нет у нас доказательств. Томка ни за что добровольно не расколется. Ну, а нас даже провоцировать станет. Чтоб самой очиститься. Ей и всего-то нужно было со следователем встретиться. Предупредить. Что ему вякнет из нее клещами теперь не вырвать. Доперли? Так что пальцем ее не трожьте, коль дышать охота. Ни одного волоса с ее головы не вырвать! Иначе башками ответим, — говорил Павел.
А знаете, он прав! — согласился Иван Васильевич.
Выходит, у рыть не можно? Так хоть харю ей начистить?
Нельзя! Не замечай ее!
Нет! Я так не смогу! Знать и молчать? Ни за что! Пусть не здесь, но в городе замочу! — артачился Чита.
Она одна уже нигде не появится. И пришить не успеешь, помешают. К тому же всех нас подведешь, — осек Павел.
Бомжи, поспорив еще час, все же согласились с ним, вспомнив кстати угрозу Тамары, брошенную Шнырю.
Не случайно ляпнула. Выходит, надо сдержаться. Даже если утром она появится на свалке.
Но и утром, и днем баба не пришла. Ее исчезновение восприняли бомжихи по-разному. Иные откровенно радовались, другие жалели заблудившуюся в бедах. Были и равнодушные к ее судьбе. Но большинство с настороженным любопытством ожидало возвращения: хоть какое-то событие, а может и мордобой случится. Обычно здесь били мужиков за украденное спиртное. Это считалось грехом. За такое измолачивали до полусмерти. Но баб не били никогда. Здесь же случай особый, потому ожидали развязку. Но она затягивалась.
