Первый вопрос Чемоданова был, конечно:

— Когда можно видеть дука Молена и вручить ему царскую грамоту?

На это Вимина отвечал:

— Дук Молена правил Венецией десять лет и более года тому назад волею Божиею скончался. После него было еще два дука, которых теперь тоже нет, а правит новый дук, по имени Вальеро.

Этот ответ так поразил послов, что оба они совсем растерялись и только молча переглядывались между собой.

— Вот тебе раз! — в смущении и почти ужасе воскликнул наконец Алексей Прохорович. — Как же нам теперь быть? Ведь грамота-то царская к дуку Молену писана, и к нему мы от великого государя поручение имеем, а про Валеру у нас слыхом не слыхано, и кто таков сей Валера — мы того не знаем… Иван Иванович, как ты полагаешь?

Посников почесал у себя в затылке.

— Да-а! — протянул он. — Вишь ты, дело-то оно какое!.. Однако так сказать надо: в животе и смерти Господь волен, и ежели дук Молен преставился, то царской грамоты вручить ему не можем. А так как сия грамота и посольство наше к дуку венецейскому, и ежели ныне Валера в дуках, то мы должны почитать его яко Молена и за сие в ответе перед царским величеством быть не можем.

— Верно твое слово! — по малом размышлении радостно воскликнул Алексей Прохорович и успокоился.

Однако спокойствие его продолжительным не было. На повторенный вопрос: «Когда можно видеть дука?» — Вимина через Александра отвечал:

— Дук нездоров и принять царского посольства никак не может, но это ничего: он назначит своим представителем высшего сановника республики, и послы обо всем будут договариваться с верховным советом и с представителем Дука.

— Что он врет! — весь багровея, воскликнул Чемоданов. — Ты, Лександр, лучше мне таких глупых его речей и не переводи! Какой такой представитель? Какой совет? Никакого представителя и никакого представления совета мы не знаем и знать не хотим! Великий государь приказал нам ехать к дуку и собственноручно вручить ему свою царскую грамоту. Так мы и должны сделать. Когда же дук от нас получит грамоту и выслушает все, что мы ему сказать имеем, он волен назначить своих сановников вести с нами дальнейшие переговоры… Ведь так, Иван Иваныч?

— Так, так! — решительно подтвердил Посников.

— Ну, и переведи ты это, Лександр, Вимине и скажи, что иначе не будет.

Вимина долго объяснял, что Венеция — республика, что власть дука ограничена и самовольно, без согласия верховного совета, он распоряжаться не может.

— Врет! Врет! — в один голос твердили Чемоданов и Посников. — Кабы так было, то на государственных бумагах стояла бы подпись не дука, а того самого верховного совета. Ан на бумагах-то чья подпись? Дукова небось… Так, значит, это подвох один.

Вимина увидел, что все доказательства и объяснения бесполезны, и удалился.

«Пока дук не назначит приема, будем сидеть и ждать, не тронемся с места!» — решили послы и действительно не выходили из своих покоев. Между тем к ним постоянно кто-нибудь являлся. Первым приехал секретарь резидента герцога Мантуанского и поздравил их с приездом.

— Это еще что за птица? — с явным пренебрежением заметил Алексей Прохорович, величественно сидя перед мантуанцем и слушая его любезные фразы, переводимые Александром. — Не слыхать что-то про такого!.. Велика ли честь в его почтении — неведомо. Скажи: спасибо, мол!.. Да не толкуй ты с ним много — не стоит…

Посетил «московитов» также и французский резидент, посетил самолично. Ему было любопытно взглянуть поближе на северных варваров. Любопытство свое он удовлетворил; возвратясь, послал в Париж сообщение о «московитах», в котором правды было много — целая десятая часть, но ответного визита послов не удостоился.

Пождал француз день, другой, третий и кинулся к Вимине. Так, мол, и так: «московиты» чинят французской нации крайнюю обиду, визита не возвращают. Вимина объяснил это Александру и просил убедить послов в невежливости их поведения относительно французского резидента. Но послы и слышать ничего не хотели: «Дука еще не видали, а к какому-то вертопраху ездить будем!»

Только после убедительных уговариваний добился Александр, что его послали во французское посольство осведомиться о здоровье резидента. Французу на этом пришлось успокоиться.

Приехал Вимина и сообщил, что папский нунций просил его узнать: поедут ли русские послы к папе в Рим?

— Скажи ты ему, Лександр, — важно ответил Чемоданов, — что от великого государя нам к римскому папе поручения никакого не дано и что в Рим нам ехать незачем, ибо мы русские, православные и папе римскому вовек не поклонимся.

Александр перевел эти слова Алексея Прохоровича с большим удовольствием.

— А что же дук? — спросил Посников. — Когда он нас примет?

Вимина поморщился. Нелегкой оказывалась его обязанность. Решено было уступить послам, но предварительно требовались сведения о цели их посольства.

— Дук готов с удовольствием дать аудиенцию послам московского государя, — сказал Вимина, — готов принять от них царское письмо и выслушать все, что они скажут, но ведь он нездоров и не встает с постели. Придется ждать его выздоровления.

— Будем ждать, — спокойно ответили послы, и тон их ясно показывал, что они дождутся.

— Будьте уверены, — заговорил Вимина, — что дук и верховный совет весьма счастливы видеть в Венеции посольство из славной Московии… но… в чем же, собственно, заключается дело, по которому вы приехали?

Когда Александр перевел этот вопрос, у Чемоданова даже глаза налились кровью.

— Хорош гусь! Ишь ты, с чем подъезжает! — воскликнул он. — Да что он, на дураков напал, что ли? Скажи ты ему, что, пока мы дука не повидаем, никто слова от нас не услышит.

После этого ответа Вимина сказал:

— Я вовсе не желаю быть нескромным, и не мне надо знать о цели вашего приезда, а верховному совету и самому дуку. Так всегда делается. Необходимо — звать обо всем заранее, до аудиенции, для того чтобы приготовиться к ответу. Дук иначе и не принимает иностранных послов.

— Батюшки! Да тут ухо востро держать надо! — воскликнул Посников. — Только не остерегись, как раз подведут и погубят!

— А ты как думал? — сказал Алексей Прохорович. — Нет, этот-то каков! На Москве был, русскую хлеб-соль ел — и первый же предатель оказывается… Скажи ты ему, Лександр, что стыдно нам и глядеть-то на него. Мы его за человека почитали, а он силится подвести нас под гнев государев… государеву тайну хочет от нас выведать. Так пусть нос свой немецкий утрет: тайны государевой мы ему не выдадим, а коли он подослан к нам этим самым советом, то подобные деяния — один лишь позор для венецейского государства!

Со всеми резидентами покончили, Вимину в своей непреклонности убедили, так что он перестал подъезжать с допросами, ждали аудиенции у дука и сидели в своих покоях, никуда носу не показывая, охраняя свое посольское достоинство.

— Вот как с дуком переговорим да увидим, что он к его царскому величеству надлежащее почитание чувствует, — тогда и покажемся народу венецейскому. А пока что — из дому выходить не след! — говорил Чемоданов.

Посников с ним был совершенно согласен, но Александр стал возмущаться от такого решения; ведь пройдет еще дня три-четыре, может, и вся неделя до дуковой аудиенции — так неужто сидеть? Оно, положим, и из окон широких можно на многое любоваться. Весь день под окнами взад и вперед снуют гондолы, каких-каких народов не проедет… Но это все не то…

Александр объявил послам, что как они там хотят, а он сидеть больше не желает, да так объявил это решительно, что ни Чемоданов, ни Посников спорить с ним не стали.

Алексей Прохорович проворчал, однако:

— Ишь зуд у тебя в ногах!.. Ну и ступай, а только ежели что, ежели какая ни на есть пакость с тобой случится, — на себя пеняй, я же чтобы не был за тебя в ответе…

— Какой же ответ!.. Что случится со мною — нешто мы у разбойников?