Германская эскадра не пострадала совершенно, не имея ни одного серьезного попадания и потеряв убитыми лишь трех человек. На следующий день после боя Шпее с «Шарнгорстом», «Гнейзенау» и «Нюрнбергом» пошел на север к Вальпараисо, оставив других два крейсера в море для встречи поджидавшихся ими угольщиков и, возможно, также на случай неожиданной встречи с Glasgow и Otranto.

Простояв в Вальпараисо разрешенные 24 часа, он пошел обратно в Mas-a-Fuera, в то время как три наших корабля полным ходом спешили на Фолклендские острова. В Mas-a-Fuera он по невыясненной причине оставался в полной бездеятельности, не используя своей победы, в то время как британское Адмиралтейство проявляло исключительную активность, строя план, который по своим достижениям и законченности не имел примеров в анналах истории.

На ком лежит ответственность за катастрофу — вопрос неразрешимый, так как никто уже не сможет узнать, каковы были соображения адмирала Краддока. Адмиралтейство в свое оправдание может сказать, что если его инструкции погибшему адмиралу и не отличались должной точностью, определенностью и законченностью, то все же оно было вправе ожидать, что адмирал не разъединится с кораблем, присланным специально для безопасности его эскадры. Но слово «опасность» адмиралу Краддоку было неведомо. Мог ли адмирал в условиях, при которых произошла встреча с германской эскадрой, уклониться от боя и отступить на соединение с Canopus? Весьма сомнительно. Если мог, то поведение его нельзя рассматривать иначе, как сумасбродство, однако и в этом случае память его будет почитаться не менее, чем память сэра Ричарда Гренвиля с Reveng.

Новый состав Адмиралтейства приступил к работе при чрезвычайно трудных обстоятельствах: Коронельская катастрофа и безнаказанные действия «Эмдена» и «Карлсруэ» нанесли тяжелый удар нашему морскому престижу именно в тот момент, когда сохранение его было особенно важно; нашему господству в Атлантическом океане грозила явная опасность, которая уже сама по себе являлась достаточно серьезным обстоятельством, но усугублялась и другими осложнениями.

Активность неприятельских подлодок лишила Гранд-Флит возможности пользоваться его базами, случайным последствием чего явилась потеря одного из лучших кораблей. Правда, эти осложнения упрощались тем, что в строй вступили новые суда — линейный крейсер Tiger и линейные корабли Beribow, EmperorofIndia и QueenElisabeth, а антиподводное оборудование в Скапа-Флоу значительно продвинулось вперед. Однако большие затруднения представляло положение дел в Константинополе.

Уже в начале октября стало совершенно очевидно, что военный министр Энвер-паша в союзе с немцами делает все возможное, чтобы заставить Порту выступить на стороне Центральных держав. Для Энвера и его партии вопросом чести было обратное завоевание Египта, вполне совпадавшее с планом немцев нанести Британской империи смертельный удар, вырвав из ее рук Суэцкий канал.

Этой авантюристической политике оказывала упорное сопротивление так называемая «партия нейтралитета», но, к сожалению, партия эта (что хорошо было известно послам Антанты) не имела людей, достаточно сильных для борьбы с Энвером и Талаат-беем.

В середине октября нашему послу пришлось убедиться, что партия нейтралитета не смогла воспрепятствовать приготовлениям для организации египетской экспедиции.

Отряды бедуинов копали колодцы на границе, имелись определенные указания о разработке плана минирования Суэцкого канала и залива, направленного против наших транспортов, следовавших из Индии и обратно. В этот момент второй большой эшелон транспортов с войсками из Бомбея как раз пересекал Красное море, а Вессекская территориальная дивизия находилась на пути в Индию, причем ее пришлось задержать в Порт-Саиде, пока не будет сформирована охрана всего района не только в Канале, но и в заливе Акаба, где турки сосредоточивали войска и намеревались устроить базу своей флотилии. Положение было настолько напряженное, что военное ведомство распорядилось снять наши передовые посты в Эль-Ариш. Только 27 октября разрешили дальнейшее следовании дивизии под конвоем Dupleix.

На следующий день пришло донесение о наступлении на Канал двух тысяч бедуинов. Стало очевидно, что кризис неизбежен.

Одновременно немцы решили, что наступило время наложить руку на неугодных им министров Турции, так как великий визирь, морской министр Джемаль-паша и некоторые другие по-прежнему твердо противостояли интригам Германии. Антинемецкое направление турецкого кабинета было настолько сильно, что немцы не видели возможности победить его лояльными способами. Имея в своих руках послушное орудие — Энвера, они решили прибегнуть к старой прусской уловке.

Наш посол в Константинополе сэр Луис Маллет уже несколько недель назад предупреждал министерство иностранных дел, что турецкий кабинет не сможет воспрепятствовать какому-либо провокационному действию «Гебена» в Черном море, и он оказался прав. В последних числах октября адмирал Сушон, не сказав ни слова Джемалю и при полном неведении большинства оттоманского кабинета, вывел соединенный германо-турецкий флот в Черное море.

29 октября германский адмирал прислал радиосообщение, что его отряд подвергся предательскому нападению русского флота, в ответ на что он бомбардировал несколько русских прибрежных городов. Информация представляла собой явную ложь, так как никакого нападения в действительности не было, и отправлена она была с определенной целью — заставить турецкое правительство действовать так, как того хотела Германия.

Ложь казалась настолько очевидной, что ей не верили даже сами немцы, поэтому для оправдания проделки создали новую версию. Она сводилась к тому, что, когда «Бреслау» и «Гамидие» с дивизионом миноносцев вышли в море, а за ними «Гебен» с двумя заградителями, они встретили в территориальных водах Турции русский заградитель «Прут» с несколькими миноносцами, намеревавшийся поставить заграждение у входа в Босфор, дабы воспрепятствовать соединению турецких отрядов, а так как подобный акт был равносилен объявлению войны, то «Гебен» потопил «Прут» артиллерийским огнем. Взяв с него пленными трех офицеров и семьдесят пять матросов, «Гебен» немедленно начал обстрел русского побережья.

Такова была версия немцев. В действительности же все обстояло так: пройдя 100 миль на восток на соединение с «Бреслау» «Гамидие», адмирал Сушон с заградителем повернул на Севастополь, остальные суда отправились по другим назначениям.

Зная, что русский флот вернулся после очередного крейсерства грузиться углем в Севастополь, адмирал Сушон в ночь на 29 октября заминировал ему выход, а затем, имея впереди себя два миноносца в качестве тральщиков, подошел, чтобы начать бомбардировку города. Не успев еще занять нужное положение, «Гебен» был обстрелян с большой дистанции, получив три попадания. Русский флот оказался не готов к немедленному выходу, но три миноносца начали погоню. Раньше, чем «Гебен» смог их отогнать, на нем потеряли четырнадцать человек убитыми. Отойдя от Севастополя, Сушон направился к Керченскому проливу, намереваясь, согласно плану, поставить там второе заграждение, и скоро наткнулся на пароход, оказавшийся транспортом «Прут». Согласно сообщениям русского штаба, «Прут», будучи только транспортом, вооружен не был[74].

Командир «Прута» лейтенант Рогусский попытался выброситься на берег, но, видя, что ему не уйти, открыл кингстоны и, подорвав днище, пошел ко дну вместе со своим кораблем. Турецкие миноносцы подняли плавающих людей.

Случай с «Прутом» с очевидностью опровергает циничную ложь относительно постановки мин.