Все утро мы слушали новости об этой фантастической охоте. Нас не позвали участвовать в ней.

Это была не подводная лодка. Итальянцы решили повторить успешную операцию 1917 года в гавани Полы. Они попытались проникнуть в гавань Гибралтара на двух «странных приспособлениях» и атаковать стоящий у стенки «Ринаун». Операция провалилась, но все ее детали можно будет рассказать только после окончания войны.

А мы продолжили патрулирование, но в нашем районе противник не появился.

В четверг нас отозвали из патруля. В воздухе запахло чем-то необычным. По крайней мере, мне так показалось. Экипаж «Файрдрейка», который уже устал от новостей, сухо прокомментировал: «Еще один поход».

Мы торопливо заправились и пополнили запасы. После этого мы вышли в море, сопровождая «Ринаун» и «Барэм», и взяли курс на запад.

Я всегда находил определенную прелесть в этих выходах. Выйти в море уже само по себе приключение. Мы на эсминцах выходили раньше тяжелых кораблей и выполняли сложный ритуальный танец вокруг якорной стоянки. Мы спускались к выходу из бухты, проходили Альхесирас и возвращались обратно. Это увлекательный танец соло на зеркальном паркете Гибралтарской бухты. Затем, после выхода второго эсминца, он превращался в па-де-де, и завершался балетом в исполнении целой флотилии.

Однако этот танец имел глубокий смысл. Мы должны были обеспечить безопасный проход тяжелых кораблей через точку, которой они не могли миновать. Им предстояло выйти из бухты, и здесь противник мог их подкараулить, так как иного пути у них не было. При возвращении в порт им снова предстояло пройти это же место. Мы ощупывали и обнюхивали каждый ярд бухты.

Затем через выходные ворота медленно проходили наши «сундуки». После этого эсминцы выстраивались вокруг них в кольцо охранения.

На сей раз мы покинули Средиземное море и вышли в Атлантику. Что это означало — не догадывался никто. Имелось сообщение, что 4 французских эсминца прошли через Гибралтарский пролив и направились в Касабланку или Дакар. Люди начали строить догадки. Мы так и не узнали, что означал этот выход, потому что, как и совсем недавно у Азорских островов, ничего не произошло.

Наша эскадра в море представляла собой великолепное зрелище. Все три линейных корабля были по-своему прекрасны. Головным шел «Худ», самый красивый в мире линкор. За ним следовал «Ринаун», обладавший своеобразным изяществом. Его элегантный силуэт был олицетворением мощи и скорости. Шедший за ними «Барэм» был заметно короче, но его рубленные черты создавали впечатление прочности и несокрушимой мощи. Это было древко и наконечник копья.

Мы на эсминцах были острием и зазубринами лезвия. Наш лидер флотилии «Фолкнер» шел во главе эскадры, когда мы спускались по проливу к Танжеру. Мы шли по обе стороны от линкоров. Тонкие серебряные струи кильватерных следов резко выделялись на темной глади моря.

Испания была у нас по правому борту, Африка — по левому. Океан встретил нас мягкой волной. Мы пошли к мысу Спартель, находящемуся западнее Танжера. Поравнявшись с этим белым городом, расположенным среди холмов, мы повернули на WSW.

Весь день мы шли на юг, чего-то ожидая. Мы слышали о проходе французских эсминцев через пролив, и мы знали, что у мыса Спартель они повернули на юг вдоль африканского берега. Существовала определенная опасность, что под немецким давлением правительство Виши готовится устроить нам какую-то пакость.

И все-таки им разрешили пройти.

Мы легко поднимались на длинную и медлительную атлантическую волну. Тяжелые корабли величественно кивали, задирая носы, когда накатывала волна, поднимая при ударе сверкающее облако брызг. Снисходительные поклоны морю были свидетельством его беспомощности и скрытой мощи кораблей.

А затем, когда солнце уже коснулось горизонта, мы своим асдиком обнаружили подводную лодку. Отдаленная угроза сразу превратилась в реальную опасность.

С лихорадочной поспешностью на фалы взлетел вымпел, означавший «Установлен контакт». Мы круто повернули, и цель оказалась у нас прямо по курсу. Она была очень близко. Мы даже не могли провести правильную атаку. Пройдя над этой точкой, мы сбросили одну глубинную бомбу. Даже одна бомба может удержать лодку глубоко под водой, помешав ей атаковать большие корабли.

Мы с тревогой следили за «сундуками». Это было обоснованно, так как они находились в большой опасности. В любую секунду могла появиться белая пенистая дорожка, которая означала идущую торпеду.

В эту секунду мы увидели на фалах флагмана ответный сигнал. Когда за кормой у нас вырос водяной горб взрыва бомбы, мы увидели, что линкоры повернули «все вдруг». Их медлительный и величавый поворот тянулся, казалось, целую вечность.

Однако это было обманчивое впечатление. Они развернулись очень быстро, настолько быстро, что их кильватерные струи сломались буквально под прямым углом, когда они развернулись кормой к нам. Это был срочный поворот. Мы следили, как наши товарищи в охранении повторяют маневр линкоров. Резко выросшие носовые буруны, показали, что скорость увеличена. Из-под форштевней эсминцев разлетались каскады брызг.

Все это время наш асдик подсказывал нам, что опасность из глубины никуда не пропала, она здесь, она рядом. Мы тоже развернулись и подняли на мачту другой флаг, который затрепетал в небе у нас над головами. «Атака».

И мы ринулись вперед, словно гончая за добычей. «Файрдрейк» имел определенную репутацию, и ее следовало поддерживать. Среди команды не было ни замешательства, ни волнения. Хладнокровные действия моряков показывали, что они знают, что и как делать и полностью уверены в своих силах.

Последовал торопливый и бессвязный диалог между гидроакустиком и командиром, после которого прозвучали роковые слова: «Огонь!» Грохнули бомбометы, и в воду полетела серия глубинных бомб.

Я следил, как они кувыркаются в воздухе и падают в воду. А затем мы все уставились на пока еще мирное море. Я увидел, как его поверхность дрогнула и подпрыгнула.

Далеко позади нас силуэты линейных кораблей стали совсем крошечными. Они уходили прочь от опасности.

Мы медленно кружили на месте, продолжая охоту. Но чувствовали мы себя не лучшим образом. Где-то в бурлящей воде гидроакустический контакт был утерян, и нам предстояло заново искать подводную лодку.

А затем на линейных кораблях, которые уже ушли довольно далеко на юг и больше всего напоминали детские модели, а не реальный боевой флот, замигала яркая точка. Прожектор звал нас обратно. Мы полным ходом помчались догонять эскадру.

Наступила ночь. Так как у западного побережья Африки пока не случилось то, что должно было случиться, мы рассеялись по всему морю.

Это были ночные учения. 3 эсминца были выделены из состава охранения и отосланы прочь, чтобы затеряться в темноте. Затем они должны были вернуться и провести «ночную торпедную атаку». Мы ушли на юг, а потом в назначенное время повернули навстречу эскадре. Это была игрушечная война, но где-то рядом за горизонтом нас могла ждать вполне реальная опасность. Поэтому вахту следовало нести с удвоенной бдительностью, чего нельзя было добиться во время учений мирного времени.

Орудие «В» было заряжено осветительным снарядом. Мы слышали звяканье орудийных элеваторов, которые подавали снаряды к орудию, расположенному прямо перед мостиком. Все это время мы старательно вглядывались в темноту.

С прожекторной платформы пришел рапорт: «Прожектор готов, закрыт шторками». Все было готово. Напряженность стремительно нарастала.

А затем внезапно, без всякого предупреждения прожектор вспыхнул, как огненный меч и ударил в борт большого корабля на правом траверзе у нас.

Тут же мелькнули вспышки выстрелов. Прежде чем разорвался осветительный снаряд, мы обнаружили завесу охранения. Затем по правому борту показались новые цели. Орудие «В» непрерывно гремело, выпуская снаряд за снарядом.

Осветительные снаряды рвались в небе впереди нас, разбрасывая полосы света. Море, которое недавно было совершенно темным, превратилось в полированное серебро. Ночь заполнил грохот орудий, замелькали вспышки выстрелов. Мы увидели в их свете серебристые силуэты кораблей, которые внезапно зашевелились и пропали. Мы услышали ответный грохот их орудий.