Дворец был выстроен в стиле барокко, с вычурными колоннами, с бельведером и флигелями. У входа я встретил старика сторожа. Он мне сказал, что дворец называется Вилянув и был построен в XVII веке как резиденция короля Яна Собесского, позднее он перешел к графам Браницким, а в последнее двадцатилетие был государственным музеем. Старик повел меня смотреть. В первом зале стояло рядами прямо на полу множество портретов XVIII века — все надменные вельможи в огромных париках и оголенные дамы с высокими прическами. Под портретами были подписи громких польских фамилий — Радзивилл, Сангушко, Потоцкие и прочие.
Подошел какой-то господин, сказал, что смотреть нельзя. Я извинился, объяснил, что люблю старину и старое искусство и преклоняюсь перед теми поляками, которые в эти страшные годы сумели сохранить такие ценности.
Господин размяк, показал еще два зала. К сожалению, мне нужно было уходить.
Подъехав на следующий день к берегу Вислы, мы узнали, что никаких советских воинских частей тут нет. Однако в бинокль я разглядел на другой стороне какие-то копошащиеся фигурки, явно забивающие сваи. Достали лодку. Я послал Литвиненко на разведку.
Часа через два он вернулся, разыскав нашу роту на той стороне. Пылаев приказал немедленно нам переправляться на польских лодках, а подводы направить кружным путем через мост в Варшаве. Да, куда было бы проще нам сразу там переехать. Но тогда я не увидал бы великолепный Вилянув.
Переправлялись мы до самой ночи. Я рассказал Пылаеву, как путешествовал. Оказывается, он в разные стороны посылал гонцов, но те, не находя нас, возвращались ни с чем. А того мерзавца автоматчика Пылаев тут же приказал арестовать на 10 суток и сбрить ему чубчик.
На следующее утро 1-й взвод присоединился к строителям временного коровьего моста. Наша рота строила подход к мосту и по воде сколько-то метров. Далее по мелководью занимали роты 73-го ВСО, строили на скорую руку, облегченной конструкции; ведь мост предназначался не для танков, а для коров. На глубине, на середине реки и до самого левого берега собирались установить понтоны.
Как забивали сваи, где заготавливали лес, я сейчас не помню. Но отлично помню то волнение, которое ежедневно охватывало меня, когда доставлялись польские газеты.
Я был единственный в роте, который с грехом пополам научился читать по-польски; прочитывал сперва про себя, а потом пересказывал перед строем основные газетные сообщения.
Настала последняя декада апреля, когда на подходах к окруженному Берлину, а потом на берлинских улицах развернулись невиданные по ожесточенности бои. Не жалея солдат и младших офицеров, наше командование бросало все новые и новые подразделения. Одни гибли, их сменяли другие. Мы, а не союзники, должны занять как можно быстрее и как можно больше территории, занять Берлин — так призывали маршалы Жуков и Конев, а им приказывал Сталин.
1 Мая праздновали торжественно. Перед строем я прочел газету, потом выступал Пылаев. Потом он, Ледуховский и Виктор Эйранов уехали праздновать в штаб ВСО, который находился недалеко в городе Отвоцке, а я с Литвиненкой устроили для своих командиров отделений и их ППЖ пир на той квартире, где остановились.
2 мая был взят Берлин. По этому случаю мы снова устроили пир, а вечером Марусю увезли в госпиталь рожать. Она родила мальчика.
Гитлеровская Германия доживала последние дни. Наши войска отхватили порядочный кусок ее территории, но дальше на запад путь нам был закрыт — на Эльбе встали союзники.
Нам пришел приказ собираться. Коровий мост должно было закончить 73-е ВСО. А нам предстояло ехать поездом на запад в Германию. Забегая вперед, скажу: мне рассказывали, что немецкие стада до коровьего моста не дошли. Везли ли коров поездами или они дохли по дороге — не знаю. Эшелоны на восток шли тогда переполненные один за другим: везли раненых, везли бесчисленные трофеи — мебель из пустых немецких домов для всякого рода главнюков, везли содержимое бесчисленных немецких складов, продовольственных и других, а самое главное — везли целые демонтированные заводы.
Демонтажом по всей занятой нами Германии и в Берлине спешно занимались многие подразделения нашего 27-го УОСа, но не наша рота. Года три спустя мой знакомый инженер по керамике рассказывал, как свалили под Москвой прямо на землю все оборудование прославленного на весь мир Мейсенского фарфорового завода. Я лично видел под Краснодаром защищенные лишь навесами сотни заржавленных станков Лейпцигского завода тонких сукон.
9 мая мы прибыли в Варшаву. Переезжали через Вислу по временному деревянному мосту. Кроме наших подвод, ехали туда и сюда военные автомашины, многочисленные польские подводы. Теснота была невообразимая, люди кричали, ругались по-нашему и по-польски. Мы ехали медленно. С моста я мог разглядеть Варшаву, разрушенную, страшную; глядя на почернелые остовы зданий и костелов, я мысленно представлял себе — как прекрасен был раньше этот древний город на берегу широкой реки.
Переезжал наш длиннейший обоз, наверное, целый час. Переехали. И тут я увидел, как поляки прямо на обгорелых коробках домов вывешивают кое-как сшитые красно-белые флаги. Один старичок семенил со свертком бумаг, с банкой клея и кистью. Он остановился у ближайшей развалины и наклеил на закоптелых кирпичах небольшой плакат. Я прочел размашистую надпись: «Niemcy Scapitulovaly!»
Я тотчас же соскочил с телеги, подбежал к старичку. От него узнал: только что передавали по радио — в Берлине подписан акт о безоговорочной капитуляции. Прохожий поляк, потом офицер подтвердили известие.
Я встал и, пропуская мимо себя наши подводы, говорил сидевшим на них: «Мир, мир подписан!» Ястреб тоже соскочил с телеги, и мы решили, как приедем на вокзал, сразу выстроим роту.
Нам показали на вокзале — где разгружаться, к какой платформе подадут состав. Подводы подъезжали одна за другой. На вокзале стояла суетня. Сновали поляки с вещами, у всех были радостные лица, встречаясь, обменивались известиями. Щеголеватые польские офицеры с киверами в виде четырехугольника тоже ходили радостные. Девочка с сумкой, наполненной бутылками, бегала и весело кричала: «Лимонада кому нада!» Женщина с двумя термосами еще веселее повторяла: «Кава, грунза кава!» Солидный мужчина шел с ящиком и, смеясь басом, гудел: «Леды, леды!» И все разговоры, крики, смех были самые радостные.
Ну как же не радоваться? Ведь — Победа — Победа!!!
Выстроили роту. Пылаев сказал несколько слов. Говорил Ястреб. Потом все кричали: «Ура — великому Сталину!»
Эх, простым солдатам надо кричать ура, русскому народу надо кричать — ура… тьфу!
Подали эшелон. Прямо с подвод начали погрузку в товарные вагоны. Сперва грузили имущество казенное: разные инструменты, кузницу, самогонный аппарат, продовольствие, разные трофеи — личные и ротные, подводы, лошадей, коров. Ну, а мы как поедем? Я заглянул в два вагона, предназначенные для 1-го взвода. Да как же мы в такой тесноте и грязи поместимся? Девчата стали усердно мыть пол и стены. Надо нары делать, а из чего? А тут Литвиненко куда-то пропал.
Подошел ко мне Самородов и таинственно сказал:
— Я знаю, где достать доски, пойдемте.
Мы с ним пошли и вскоре в боковом переулочке увидели хорошенький домик, весь в цветущих вишневых деревьях, за высоким дощатым забором. Вошли в калитку потихоньку. Нас не интересовали ни дом, ни сад. Мы осмотрели забор. К столбам гвоздями были прибиты жерди, к жердям доски. Я насчитал 8 столбов. Если привести 16 бойцов с 16 ломами?.. Одна жердь прибита у подошвы столба, другая у вершины. Каждый боец за две секунды должен успеть оторвать их ломом. План похищения забора был составлен, оставалось его выполнить.
Через 15 минут бойцы потихоньку зашли в сад, у каждого столба встало по два бойца. Я остался на улице, свистнул в свисток, и через 15 секунд 16 бойцов понесли 8 звеньев забора, еще через час в наших двух вагонах были оборудованы великолепные дощатые, на стойках из жердей нары.
Нашему примеру последовали и прочие взвода, но доставали они заборы в других переулках.
