Командовал налетом начальник снабжения инженерных войск майор Рыбак. Несмотря на свою украинскую фамилию, он, как и писатель Натан Рыбак, автор «Переяславской Рады», был чистокровным евреем. Сейчас, потрясая наганом, он кричал:

— Не родился еще человек, кто сумел бы обмануть майора Рыбака!

Пилораму увезли. Наши майоры приехали, горестно вздохнули, но промолчали. А по всем трем ротам начали налаживать козлы и точить продольные пилы, которые, как известно, точатся полукруглыми напильниками.

Прежде чем перейти к событиям, непосредственным участником которых мне пришлось быть, я хотел бы остановиться на событиях значения исторического, тем более это необходимо, что даже историки XXI столетия вряд ли будут их касаться.

Позднее, когда я подолгу жил в Польше и общался со многими поляками, мне рассказывали то, о чем современные наши историки умалчивают.

Летом 1944 года командующим 1-м Белорусским фронтом вместо маршала Рокоссовского был назначен другой наш полководец маршал Жуков, а Рокоссовский перешел на должность командующего 2-м Белорусским фронтом вместо генерала армии Захарова, назначенного начальником Военной академии им. Фрунзе.

Почему произошли эти перемещения, наши военные историки почти не объясняют, пишут — дескать, 1-й Белорусский фронт был более важным и этому фронту «великий провидец и стратег» предназначал будущую наиболее ответственную задачу — взятие Берлина и потому поручил эту задачу лучшему нашему полководцу Жукову.

Кто из двух маршалов был выше — вопрос спорный, да и нельзя сравнивать оба столь различных таланта.

Причина для перемещения была иная: наше самое блистательное во время войны наступление, казалось, неудержимо приближается к Варшаве. Польское патриотическое подполье прислало в ставку Рокоссовского двух доверенных лиц, затем Рокоссовский тайно послал какого-то капитана Калугина в Варшаву с обещанием, что мы поддержим восстание, которое поляки готовили. Тогда в составе фронта была целая польская армия во главе с генералом Берлингом.

Имел ли Рокоссовский полномочия давать такие обещания или не имел, видимо, навсегда останется исторической тайной. Восстание в Варшаве, которое возглавил польский офицер граф Бур-Комаровский, поднялось. Еще одно, притом небольшое усилие, и наши войска, уже приблизившиеся к Висле, могли бы ее перейти и, соединившись с повстанцами, взяли бы Варшаву и погнали бы немцев дальше.

О генерале Берлинге наши газеты сперва писали много, давали его фотографии, о польской армии, возглавлявшейся им, часто передавали по радио; поляки ждали своего избавителя. И якобы эта армия, не получив приказа Рокоссовского, а может быть, и получив его приказ, начала переходить Вислу южнее Варшавы в районе Виланува.

И в тот же момент неожиданно для Рокоссовского[5] прилетел к нему в ставку Жуков с приказом его сменить. Наше наступление было тотчас приостановлено, не дойдя до Варшавы, а в иных местах войска даже отступили. И наши солдаты и офицеры, ясно видя зарево над Варшавой, стояли на месте. А в те дни с неслыханной жестокостью немцы подавляли варшавское восстание, гибли десятки тысяч людей и горел один из красивейших городов мира.

Вот как поступил Сталин, не желавший, чтобы помимо марионеточного, в Польше образовалось бы свое некоммунистическое правительство. Он предпочел, чтобы погибли не только повстанцы, но и наши многие солдатики приняли бы смерть, когда несколько месяцев спустя пришлось им лезть на вновь возведенные позиции немцев вдоль Вислы. А Рокоссовский предвидел, что при поддержке восставших поляков наши переправятся через Вислу буквально с ходу и устремятся дальше и дальше к самому логову зверя. Но из-за политики Сталина этим гениальным планам не суждено было сбыться.

Уже после войны десятки поляков передавали мне об этой, очень темной странице истории СССР и они же меня все спрашивали — куда делся генерал Берлинг, такой у них популярный и вдруг бесследно исчезнувший? Поляки в те времена еще не боялись спрашивать и, не приученные молчать, откровенно выражали мне свое негодование.

А я молчал или говорил «не знаю». Я-то хорошо знал, как у нас постоянно случалось: газеты захлебываются — «верный ученик», «любимый соратник», и вдруг бац! Подобно генералу Берлингу, верный ученик исчезает, портреты его поспешно снимаются, предприятия, названные его именем, переименовываются, словом, от соратника не остается ни ножек ни рожек.

Как я мог такое объяснить полякам! Да они, привыкшие к капиталистическому строю, никогда не слыхивали, что известные люди могут превращаться в пар, и мне просто не поверили бы. И потому я молчал.

И остановился фронт в непосредственной близости от Варшавы. 48-я армия встала севернее, как крайняя правофланговая всего 1-го Белорусского фронта. Теперь вместо Романенко ею командовал генерал-лейтенант Глебов.

Висла повернула на запад, а перед нами протекала широкая река Нарев — приток Западного Буга, в свою очередь впадавшего в Вислу. В одном месте, где Нарев огибал луку, нашим удалось закрепиться на правом его берегу. Так образовался Наревский плацдарм на площади сперва 8x10 километров, позднее — 10x12 км.

Сюда и была направлена наша 2-я рота. Мы переехали через Нарев со всеми нашими подводами по утлому временному мосту, который построила гвардейская саперная бригада генерала Петрова. Тут же в это время она строила мост более или менее постоянный на высоких, до 10 м сваях. Сваи эти наращивали, стояли они часто, да еще их скрепляли несколькими укосинами на болтах. Мост был длинный, метров на полтораста и выглядел очень внушительно. Народу — и солдат и поляков работало на нем много. Нам такого моста строить не приходилось. По обоим берегам у моста были расставлены зенитки.

Первой нашей работой являлось строить по сыпучему песку дорогу в глубь плацдарма. Попалась нам канава, которую Ледуховский мне приказал просто завалить землей. Я было ему возразил, по канаве вода хоть и едва-едва, а все же течет. Он на меня заорал: «Не твое дело!» Я покорно засыпал, а на следующий день образовался обширный пруд, и все равно нам пришлось сооружать мостик.

Когда мы на нем работали, мимо нас промчались два танка, потом они вернулись. А в тот день на горизонте было особенно беспокойно, на западе поднялась ожесточенная канонада, несколько эскадрилий наших самолетов пролетело над нами, вернулось, снова пролетело бомбить. А почему вернулись танки — мы не понимали. Закончив работу, подошли к временному мосту через Нарев и ахнули: на большом, только сегодня законченном мосту, в каше поломанных прогонов и свай застрял провалившийся чуть ли не до воды танк.

Оказывается, в тот день по вине строителей моста была сорвана операция по расширению плацдарма. Самолеты полетели, артиллерия открыла огонь, пехота пошла было в атаку, а танки не поддержали. Пришлось отступить. Я видел, как хоронили наших убитых. Привезли на грузовиках навалом, как дрова, несколько десятков мертвых тел в одном белье, побросали, тоже как дрова, в большую, заранее вырытую яму, засыпали яму землей, водрузили на холмике заранее сколоченный из фанеры утлый монумент со стандартной надписью: «Вечная слава и т. д.», потом пальнули несколько раз из револьверов, сели на грузовики и уехали.

А несколько дней спустя нам прочли приказ: скольких-то офицеров из саперной бригады Петрова понизить в должности, двоих отдать в штрафные роты.

Пылаеву какими-то путями удалось оформить отпуск; захватив с собой своего доверенного холуя Зимодру и несколько тюков и чемоданов с неизвестным содержанием, он укатил в Ленинград. Вместо него командовать ротой остался лейтенант Ледуховский.

Первым его делом было снять старшину Середу, который своими вечными доносами давно нам осточертел. Снят он был обманом: просто к нам пришла бумажка — «перевести такого-то в 3-ю роту». Середа уехал, думая, что будет там тоже старшиной, а неожиданно попал «на лопату». Я видел, как он там вкалывал лопатой в своих хромовых сапогах и нарядном кителе. Впрочем, друзья скоро его вызволили, и он перешел на весьма хлебную должность зава офицерской столовой в УВПС. Уже после войны на очередном представлении к наградам я составлял на него характеристику, описывая его совершенно фантастические «подвиги». Он получил тогда орден Красной Звезды.