56. Картинка Мелко, мелко, как из сита, В тарантас дождит туман, Бледный день встает сердито, Не успев стряхнуть дурман. Пуст и ровен путь мой дальний… Лишь у черных деревень Бесконечный все печальней, Словно дождь косой, плетень. Чу… Проснулся грай вороний, В шалаше встает пастух, И сквозь тучи липких мух Тяжело ступают кони. Но узлы седых хвостов У буланой нашей тройки, Доски свежие мостов, Доски черные постройки – Все поплыло в хлебь и смесь, — Пересмякло, послипалось… Ночью мне совсем не спалось, Не попробовать ли здесь? Да, заснешь… чтоб быть без шапки. Вот дела… – Держи к одной! — Глядь – замотанная в тряпки Амазонка предо мной. Лет семи всего – ручонки Так и впилися в узду, Не дают плестись клячонке, А другая – в поводу. Жадным взглядом проводила, Обернувшись, экипаж И в тумане затрусила, Чтоб исчезнуть, как мираж. И щемящей укоризне Уступило забытье: «Это – праздник для нее. Это – утро, утро жизни!» 57. Старая усадьба Сердце дома. Сердце радо. А чему? Тени дома? Тени сада? Не пойму. Сад старинный – все осины – тощи, страх! Дом – руины… Тины, тины, что в прудах… Что утрат-то!.. Брат на брата… Что обид!.. Прах и гнилость… Накренилось… А стоит… Чье жилище? Пепелище?.. Угол чей? Мертвой нищей логовИще без печей… Ну как встанет, ну как глянет из окна: «Взять не можешь, а тревожишь, старина! Ишь затейник! Ишь забавник! Что за прыть! Любит древних, любит давних ворошить… Не сфальшивишь, так иди уж: у меня Не в окошке, так из кошки два огня. Дам и брашна – волчьих ягод, белены… Только страшно – месяц за год у луны… Столько вышек, столько лестниц – двери нет… Встанет месяц, глянет месяц – где твой след?..» Тсс… ни слова… даль былого – но сквозь дым Мутно зрима… Мимо… мимо… И к живым! Иль истомы сердцу надо моему? Тени дома? шума сада?.. Не пойму… Трилистник толпы 58. Прелюдия
Я жизни не боюсь. Своим бодрящим шумом Она дает гореть, дает светиться думам. Тревога, а не мысль растет в безлюдной мгле, И холодно цветам ночами в хрустале. Но в праздности моей рассеяны мгновенья, Когда мучительно душе прикосновенье, И я дрожу средь вас, дрожу за свой покой, Как спичку на ветру загородив рукой… Пусть только этот миг… В тот миг меня не трогай, Я ощупью иду тогда своей дорогой… Мой взгляд рассеянный в молчаньи заприметь И не мешай другим вокруг меня шуметь. Так лучше. Только бы меня не замечали В тумане, может быть, и творческой печали. 59. После концерта В аллею черные спустились небеса, Но сердцу в эту ночь не превозмочь усталость… Погасшие огни, немые голоса, Неужто это все, что от мечты осталось? О, как печален был одежд ее атлас, И вырез жутко бел среди наплечий черных! Как жалко было мне ее недвижных глаз И снежной лайки рук, молитвенно-покорных! А сколько было там развеяно души Среди рассеянных, мятежных и бесслезных! Что звуков пролито, взлелеянных в тиши, Сиреневых и ласковых и звездных! Так с нити порванной в волненьи иногда, Средь месячных лучей, и нежны и огнисты, В росистую траву катятся аметисты И гибнут без следа. 60. Буддийская месса в Париже Колонны, желтыми увитые шелками, И платья peche и mauve в немного яркой раме Среди струистых смол и лепета звонков, И ритмы странные тысячелетних слов, — Слегка смягченные в осенней позолоте, — Вы в памяти моей сегодня оживете. * * * Священнодействовал базальтовый монгол, И таял медленно таинственный глагол В капризно созданном среди музея храме, Чтоб дамы черными играли веерами И, тайне чуждые, как свежий их ирис, Лишь переводчикам внимали строго мисс. * * * Мой взор рассеянный шелков ласкали пятна, Мне в таинстве была лишь музыка понятна. Но тем внимательней созвучья я ловил, Я ритмами дышал, как волнами кадил, И было стыдно мне пособий бледной прозы Для той мистической и музыкальной грезы. * * * |
