Не случайно, что Марнское сражение закончилось продвижением там, где ему не было поставлено серьезной препоны, т. е. в Марнской бреши. Подчеркивая этот внешний факт, не видят серьезности его предпосылок. Главная из этих предпосылок состояла в том, что маневр с боем был уже осужден на неудачу в силу ничтожной тактической подвижности войск. Клюк и Бюлов этого не поняли, свято храпя традиции 1870/71 гг. Жоффр поступил мудро, готовясь на всякий случай к упорной обороне, если немцы остановят его продвижение вперед. Может быть, мы преувеличинаем сознательность действий французского главнокомандующего в этом случае, но важны, в конце концов, факты. Построив свои корпуса сомкнутым строем, Жоффр, по сути дела, вел фронтальное наступление, а это есть отрицание маневра. Если бы немцы быстро сдвинулись вправо и прикрыли брешь на Марне, наступление союзников было бы остановлено. В этом случае фронт позиционной войны быть может, возник бы не на реке Эн, а на Марне. Однако, вызывает большое сомнение, рассчитывал ли Жоффр и в самом деле сокрушить все германское войско на Марне. Скорее всего он ставил себе задачу остановить германское наступление, и в этой остановке состоит, в конце концов, объективный смысл Марнского сражения. Благодаря ошибкам германцев, маневр союзников нашел себе выход в бреши на Марне, и выигрыш темпа реализовался.

Было бы слишком примитивно успех обороны французских армии на Марне, давший им в конечном счете стратегическую победу, рассматривать только как результат оперативно-тактических факторов. В основе лежал высокий моральный подъем французского бойца. В ту пору он еще не отдавал себе ясного отчета в истинных, империалистических целях господствующих классов Франции в войне. Он был убежден в том, что защищает с оружием в руках свою родину от нападения врага. И это придало огромную силу сопротивления французскому войску[345].

Жоффр сумел использовать этот высокий подъем на гигантском поле сражения. В этом его историческая заслуга перед французской буржуазией.

1. Преследование и остановка на реке Эн

(Схема 18)

Схема 18. Марнская битва. Западное крыло 9—10 сентября.

События, последовавшие вслед за Марнской битвой, подводят итоги тенденциям, которые уже четко обнаружились в ее ходе. Маневр, уже на Марне получивший весьма ограниченное значение, окончательно уступает место рас — тушей тяжеловесности армий той и другой стороны, скованных усталостью и неспособных к быстрым передвижениям, которых требовала обстановка. Стремление к оседанию на месте, к образованию сплошного, неподвижного фронта проявляется со все более непреодолимой силой. Истощение оперативной энергии обеих сторон приводит к остановке на реке Эн, где окончательно создается позиционный фронт.

а) Катастрофическое положение германских армий после Марны

Такая оценка, пожалуй, будет неожиданна для читателя, ознакомившегося с предшествовавшими главами и знающего о благополучном завершении германского отхода на реке Эн. Признаться, эта оценка действительно исходит скорее из понятий минувших войн: хаос, царивший на правом крыле германских армий после Марны и вызванный не столько натиском союзных войск, сколько перемешиванием частей, неожиданностью приказа об отступлении и ненадежностью управления, этот хаос несколько походил на то, что творилось в гораздо меньшем масштабе сто лет назад на большой дороге от Иены на север. Если катастрофы все же не произошло, в этом следует видеть особенность новых условий ведения войны.

В предшествовавшей главе было показано, что пессимизм, царивший в германском главном командовании, сыграл роль одного из факторов, совокупность которых привела к отступлению правофланговых армий. Эти черные настроения главного командования пресловутый Хенч несет в штабы 2–й и 1–й армий, где имелись уже достаточные основания для принятия роковых решений. Если бы германское главное командование своевременно вмешалось в ход битвы с директивами иного порядка, они, возможно, оказали бы противоположное воздействие на исход событий, и дело приняло бы другой оборот. Но исторический факт остается незыблемым: в ставке главного командования отступление германских армий было, по существу, предрешено, и попытки официального труда доказать обратное, запутать до невероятности изложение подлинных событий не достигают своей цели. После отъезда Хенча германское главное командование как бы вновь выключается из цепи величайшей битвы, которая стихийно движется своим чередом. Но нельзя думать, что у Мольтке отсутствовала своя, пусть сбивчивая и противоречивая оценка происходившего на фронте гигантской схватки. Истина все-таки просачивалась через скудные и противоречащие друг другу сведения, которые доходили до него. Начальнику штаба главного командования стало очевидным, что его план от 4 сентября, в котором он отступил от прямых и ясных указаний Шлиффена, потерпел жалкое фиаско, 4–я и 5–я германские армии почти не двигались вперед, стало быть, нечего было и думать о быстром выдвижении их на линию Нефшато — Мирекур. Еще меньше оставалось шансов на успешное форсирование 6–й армией Верхнего Мозеля. 8 сентября Мольтке принимает решение приостановить бесплодные атаки французской крепостной линии и перебросить освободившиеся силы на правое крыло (см. пятую главу)[346]. Прибывший в Спа кронпринц Рупрехт сообщает о своей беседе с Мольтке вечером 8 сентября. Начальник штаба изобразил ему положение германских армий в мрачных красках: «5–я армия находится перед укрепленной позицией и не так — то быстро продвигается вперед… 4–я армия также находится перед окопавшимся на своих позициях противником», 2–я и 3–я армии ведут тяжелые бои и находятся под угрозой быть смятыми с правого фланга. 9 сентября утром получаются новые подтверждения (радио 2–й армии, см. шестую главу) тою, что крупные силы союзников движутся в брешь между 1–й и 2–й армиями. Для начальника генерального штаба нет больше никаких сомнений, что правое крыло германского фронта должно отступить, притом возможно скорее, а это, по существу, означает отход и прочих армий. Именно такое предложение — о всеобщем отступлении — Мольтке делает во время своего доклада кайзеру. Этот доклад по времени совпадает как раз с отдачей Хенчем 1–й армии от имени Мольтке приказа об отходе; «своеобразное совпадение», замечает по этому поводу Рейхсархив. Но удивляться здесь нечему, так как существовали веские объективные причины для подобного совпадающего решения. Весьма характерно, что, по свидетельству присутствовавшего при докладе генерала Линкера, Мольтке сослался на то, что «генерал Бюлов придерживается мысли о необходимости отступления. Он — один из опытнейших генералов армии». Но драматизм момента заключается в том, что предложение Мольтке утверждено не было, а события по решению Хенча остановить уже нельзя было — три правофланговые германские армии днем 9 сентября уже отступили. В 4 ч. 45 м. было получено первое донесение об этом от 2–й армии. В донесении говорилось, что 1–я армия отступает левым флангом через Куломб — Ганделю, «2–я армия, согласованно с Хенчем, приостановила медленно продвигающееся вперед наступление и выходит на северный берег Марны, правым флангом на Дориан. Скорейшее пополнение в людях настоятельно необходимо». Сообщение это, означавшее начало перелома в ходе всей войны, не только не произвело обескураживающего впечатления на главное командование, а, напротив, подняло его настроение. Вечером 9 сентября отдается приказ о переходе 10–го во всеобщее… наступление, 1–й армии было послано следующее указание: «2–я армия отошла позади Марны, правым крылом на Дорман. 1–я армия должна расположиться за ней уступом, наступлением препятствуя охвату правого фланга 2–й армии», 3–я, 4–я и 5–я армии должны были 10 сентября также возможно скорее возобновить наступление. Таким образом, германское главное командование оказалось вновь совершенно неосведомленным о том, что творилось с его армиями. [391]