— Оʼкей, — сказал Вик. — Буду ждать тебя здесь в субботу ночью.

«Есть ли на свете место лучше, чем кабинет Комиссии районного отдела попечения гражданской общины Вулиджа? Наверняка есть», — думал Джо, глядя на полки с папками, протянувшиеся от стены до стены, на немытые стеклопакеты, на истертый серый ковер, не совсем аккуратно уложенный так, что его края задирались по плинтусу, на формайковый стол перед ним, на наклейки с олимпийской символикой на кофейных кружках в центре стола, на развешенные по стенам проспекты, обращавшие внимание на самые печальные вещи в жизни («Что делать, если у тебя рак!», «Путеводитель по гостиницам для бездомных Южного Лондона», «Побеждая инвалидность»)… «Да, возможно, любое другое место в мире — начиная с Руанды — будет предпочтительней».

В этом кабинете велись беседы с пенсионерами с целью определить, насколько расстроены либо их умы Альцгеймером, либо их тела каким-либо из тысячи естественных недугов, доставшихся их плоти; по результатам беседы устанавливалось, какая именно требовалась опека.

Миссис Эндрюс и мистер Панджиит справлялись с этой работой, надо отдать им должное, наилучшим образом. Их тон был умеренно жизнерадостным, а вопросы — терпеливыми, какими бы бестолковыми ни были ответы Сильвии. Эмма и Джо были вынуждены привести сюда Сильвию. Двумя неделями ранее они зашли к ней домой и обнаружили Бориса лежавшим на ее кровати: на нем были надеты три вязаных джемпера Сильвии, пара ее колготок, четыре разных носка на лапах и пятый на хвосте. На голове у него была пластиковая шляпа, какие носят обычно пожилые леди. «Ему холодно!» — протестовала Сильвия. Ему не было холодно. Борис был мертв. Эмма объяснила это своей матери, деликатно опустив наиболее вероятную причину смерти, которой, судя по внешним признакам, был голод. Сильвия разрыдалась.

На следующий день после похорон Бориса Джо пришлось лететь сломя голову с работы после телефонного звонка обезумевшей Эммы, сообщившей, что ее мать пропала Джо проехал двадцать три мили на юго-восток Лондона только для того, чтобы обнаружить ее шагавшей по Пепис-Роуд и заглядывавшей в каждую урну. Когда он вышел из машины и спросил ее, чем она занималась, Сильвия ответила: «Ищу свою собаку. Нигде не могу ее найти». В конце концов он уговорил ее вернуться с ним домой — «Но я вас не знаю!», — и Эмма была вынуждена снова сообщить ей о том, что Борис умер, после чего Сильвия снова разрыдалась. Сценарий этого события разыгрывался затем в различных вариантах на протяжении недели с небольшим. Они дошли до точки, когда Эмма, несмотря на природную чувствительность, повесила в комнате матери большой плакат с надписью «Собака мертва». К сожалению, этот плакат только напоминал ей по утрам о собаке, и ее по-прежнему тянуло по вечерам выйти из дома и бродить по улицам, будоража район Вулиджа криками «Борис!». Было в этом какое-то утешение: по крайней мере, она крепко держит в своей памяти имя пса, не путая его с именем собаки, которая была у нее в детстве, — темно-коричневой гончей по кличке Нигер.

Это было тяжелое решение, но Джо убедил Эмму его принять, и ради Сильвии, и ради себя самих; Эмма не имела возможности присматривать за ребенком и за своей матерью одновременно, как бы сильно она ни ценила семейные узы.

— Так… еще всего пару вопросов, миссис ОʼКоннелл, — сказала миссис Эндрюс, бледная женщина с парой неудачно разместившихся на носу родинок. — Сможете ли вы мне сказать… кто сейчас премьер-министр?

Сильвия нахмурилась и наклонилась вперед, опершись руками о колени.

— О-о. Этого я должна знать. Я действительно должна. Не подсказывайте…

Никто и не подсказывал. Установилась тишина.

— Оʼкей, — сказал мистер Панджиит, — а что насчет… дайте подумать. А! Член королевской семьи, трагически погибший недавно в автомобильной катастрофе. Вы знаете, кто это?

Сильвия снова нахмурилась и почесала в затылке.

— Король Эдвард?

— Нет…

Она ахнула.

— Ну, конечно, нет! Он ведь не умер, так? Он всего лишь отрекся. — Она засмеялась. — Не знаю, что на меня нашло.

Мистер Панджиит снисходительно улыбнулся.

— Давайте еще раз, миссис ОʼКоннелл. Какой сейчас год?

— О, вот это я знаю. Тысяча девятьсот… какой-то, не так ли?

— Так…

Джо посмотрел на сосредоточенный профиль Сильвии. В ней еще сохранилась красота, подумал он. Иногда болезнь Альцгеймера, словно возвращая ей невинность, делала ее моложе.

Лицо мистера Панджиита за очками в тяжелой черной оправе излучало дружелюбие.

— Нет, вылетело.

Мистер Панджиит глубокомысленно кивнул.

— Тысяча девятьсот девяносто седьмой, миссис ОʼКоннелл, — сказал он, приходя на помощь.

— Да, ну конечно же!

— Я смотрю, ваш брат еще жив, миссис ОʼКоннелл? — спросила миссис Эндрюс.

— Джерри! О да. Здоров, как пара старых резиновых сапог!

Джо перегнулся через стол; интервьюеры наклонили к нему головы.

— Умер в восемьдесят третьем. Того, что еще жив, зовут Денис… — прошептал он.

Миссис Эндрюс, проворчав, повернулась к Сильвии:

— Хорошо, хорошо. Угу… посмотрим… — она пошелестела страницами. — Ваш пес. Как он поживает?

— О, я не знаю. Борис! Борис!

— Правильно. Хорошо, я думаю достаточно.

Мистер Панджиит сделал еще пару записей. Появилось ощущение, что беседа подходит к концу, дело сделано.

— Итак… — сказала Эмма, глядя вниз, — в каком месте, вы полагаете, моя мама должна… разместиться?

Он перестал писать и обозначил слабую обнадеживающую улыбку.

— Ну, это пока неизвестно. Мы отошлем ее историю, ее рассмотрят в течение дней десяти… — он полистал листки настольного календаря перед собой, — да, и числа восемнадцатого или девятнадцатого мы сможем порекомендовать что-нибудь подходящее.

— Может, ее пожелания тоже должны учитываться? — поднимая глаза, спросила Эмма немного вызывающе.

Мистер Панджиит опешил:

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, почему бы не спросить мою мать, где бы она хотела провести… — тут она запнулась, — …следующие несколько лет жизни.

Мистер Панджиит и миссис Эндрюс переглянулись.

— Конечно. Почему бы нет, — сказала наконец миссис Эндрюс. — Миссис ОʼКоннелл.

Взгляд Сильвии оторвался от созерцания чего-то в воздухе. Она вежливо улыбнулась.

— У вас есть какие-нибудь особые пожелания к дому попечения? Куда бы вы хотели, чтобы вас поместили?

Сильвия положила палец в рот.

— Мы имеем в виду, — продолжил мистер Панджиит, — какие-нибудь специальные требования, какой-нибудь особый вид деятельности, такого рода вещи?

— Я бы очень хотела поехать куда-нибудь… — сказала Сильвия наконец, все еще держа палец во рту, затем резко выбросила его вперед, — где устраивают много викторин.

В тот выходной Вик сделал нечто, чего он не делал до этого никогда. Он выехал на своем мотороллере, купил драпировку и портьеры и обил ими всю квартиру. Он приобрел несколько свечей-ночников для спальни и несколько китайских фонариков для большой комнаты, которые развесил между гитарами. В центре комнаты он поставил единственный в квартире стол, накрыв его красной материей. Вик воткнул свечу в горлышко бутылки, немного поколебавшись, стоит ли ему спалить предварительно несколько свечей на ней, чтобы создать эффект бьющего воскового фонтана, как это часто делают в бистро; положил ножи и вилки и заказал еду из китайского ресторана с доставкой к десяти часам. Впрочем, одна вещь, которую ему действительно стоило сделать — купить несколько хлопчатобумажных простыней, — ему даже в голову не пришла; по счастью, эта мысль пришла в голову Эмме.

Они отправились в постель вскоре после ужина и занимались сексом, но без особого воодушевления и, определенно, закончили гораздо быстрее, чем обычно, как если бы старались оставить больше времени на сон или на мечтательные грезы в объятиях друг друга. Прежде чем предаться восстанавливающему силы отдыху, Вик поднялся со словами: