– Что это? – испуганно спросил Кевин.

– Сила. – Рот Пенелопы вытянулся в узкую скорбную полоску. – Сила богов.

Ему снилась Пенелопа.

Они были в школе, только он и она. В классе находился учитель и другие ребята, но они были видны неотчетливо, как в тумане. Он видел только Пенелопу. Она рассказывала ему о фильме, который смотрела вчера вечером по телевизору, и ему стало весело, пока он ее слушал. Ему было хорошо уже потому, что она рядом, что он способен радоваться вместе с ней этим простым ежедневным мелочам.

Дионис проснулся, слезы струились по его лицу.

Что это с ним?

Похмелье?

Наверное, да, хотя в прежние времена похмельем он никогда не страдал. Всякие там физические страдания и прочее, это все для людей. У него же против всего этого был стойкий иммунитет.

Но, по-видимому, его больше нет.

Он вытер глаза. Одна из менад – одна из матерей Пенелопы – спала у него между ногами, плотно обхватив руками его мужскую плоть. Он подумал, не помочиться ли на нее, но, зная, что ей это очень понравится, просто вытянул ногу и сильно ударил женщину между грудью и животом. Она полетела через луг и приземлилась на пожилую пару, которая совокуплялась с козлом. Ему было приятно услышать крики и треск старых костей.

Он встал, перешагнул через тела, распростертые на траве, и прыгнул в реку. Холодная вода, как всегда, приятно освежила, и он смыл с тела потеки винограда. Смыл и кровь. Наклонившись, обмакнул голову, ополоснув глаза от слез, затем выпрямился во весь рост и встряхнул волосами.

Вот оно, его тело. Он было меньше, чем должно было бы быть – ближе к человеческому, чем к божественному. Прежде он был гораздо больше. Но его новая кожа такая тесная, ограниченная. Он чувствовал, что даже его мозг тоже стал меньше. Дионис прошелся рукой по волосам, посмотрел на небо над головой. Его мысли тоже были ограниченными. Казалось, что он потерял способность рассуждать трезво.

Он не был самим собой.

Это самое трудное – суметь как следует приспособиться к новому телу. Он знал сейчас многое из того, чего не должен был знать, испытывал ощущения, которые не должен был испытывать, думал о вещах, о которых не должен был думать. Он знал этот новый язык, знал эту новую культуру. У него была новая память о прежнем существовании его нового тела. Все это у него было. Он был рожден заново, но это возрождение прошло не так, как он считал должно было произойти. Он закрыл глаза. У остальных таких проблем не было. Они рождались в чистом виде, сами собой. Он был единственным, кто должен страдать из-за своего двойственного существования.

И это несправедливо.

Причем это было всегда. Он всегда был изгоем, мальчиком для битья у Зевса. Его подвергали унижениям только за то, что он наполовину человек.

И за то, что предпочитает амброзии вино.

Все эти важные божественные персоны из элиты никогда не смогут понять прелести чувственных удовольствий, этого чуда плоти. Или, может быть, могут, но на чисто интеллектуальном уровне. Но они никогда не смогут ощущать это.

А вот он может.

И они ему просто завидовали.

И вымещали на нем эту зависть.

Он вышел из реки. Предполагалось, что он должен соединиться с Пенелопой, чье золотое чрево родит остальных богов. Ему остро, отчаянно хотелось соединиться с ней. Причем он знал, что это – сочетание его собственных желаний и сублимированного возбуждения Зевса. Он вовсе не был уверен, что хочет разделить этот мир с остальными богами. Теперь это его мир, только его, и это ему нравится. Нет никаких причин, чтобы он его еще с кем-то делил. Он не менее могуществен, чем остальные боги, и во многих отношениях более гибкий, более разносторонний. Он может выполнять все их обязанности. Он может исполнять роль Посейдона как правителя морей. Для начала он согласен работать даже на полставки. Или Арес.[33] Спрашивается, что нужно для того, чтобы вести войну? Даже идиот с этим справится.

А как насчет подземного царства? Здесь, конечно, ответственности больше. Сможет ли он с этим справиться?

Есть только единственный путь это выяснить.

Он стал оглядывать окрестности, остановив наконец свое внимание на другом берегу реки. Сконцентрировав мощь внутри себя, он освободил ее, извергнув на избранную цель ураган жара и огня. Земля сморщилась, загорелась, и мигом все изменилось. На месте деревьев и кустов, лужаек и домов осталась только выжженная земля и задымленный воздух. Прекрасная обстановка для мертвых. Лучше не придумаешь.

Но как их теперь туда транспортировать?

Он оглянулся. Слева от него на камне лежало изуродованное тело молодого человека. Кто-то, видно, неплохо позабавился. Дионис подошел, усмехаясь поднял это тело до уровня лица, затем сконцентрировался и держал так некоторое время.

Человек открыл глаза, моргнул и медленно скривил рот. Его окоченевшие члены, не спеша, вначале с усилием, начали двигаться, а свернувшаяся под холодной кожей кровь медленно потекла по жилам.

Да.

Он сможет справиться и с потусторонним миром.

Дионис швырнул тело через реку. Оно шлепнулось на сгоревшее дерево, сломало ветку и через некоторое время неловко поднялось. Мертвый человек стоял некоторое время неподвижно, затем неуклюже двинулся прочь от воды.

«К черту остальных. К черту Зевса. К черту Геру. К, черту Афину. К черту Аполлона. К черту их всех! Это теперь мой мир. И я в них больше не нуждаюсь.

И возрождать их не стану».

Часы остановились. Все. Пенелопа подумала вначале, что не действуют только электронные часы, работающие от сети, но те, что на батарейках, тоже отказали и механические тоже, то есть все, что показывало время в этом доме, теперь было мертво.

Все это произошло где-то посередине ночи. А вода из кранов продолжала течь. Слава Богу. Просто невозможно помыслить, что нельзя будет умыться, или принять ванну, или смыть за собой в туалете.

Казалось бы, что такое электричество или водопровод? Такие вроде бы нормальные маленькие удобства. Но без них никуда.

Часы ее тревожили.

Возможно, Пенелопе это просто почудилось, но прошедшая ночь показалась ей необычно длинной, гораздо длиннее, чем должна быть, и она не могла избавиться от мысли, что Дион – Дионис – каким-то образом воздействовал на время, изменил как-то нормальные физические законы. Она подумала о потоке энергии, который взметнулся в небо в ту первую ночь, и у нее не возникло и тени сомнения в том, что он способен сделать и это.

Может быть, он собирается укоротить дни… и удлинить ночи. Не исключено, что за то время, пока в этой долине происходили эти ужасные события, во всем остальном мире прошла только доля секунды.

Раздался резкий стук в дверь.

Она быстро посмотрела на Кевина, который лежал на полу и читал учебник мифологии. Он немедленно вскочил на ноги.

Из кухни поспешил Холбрук. Он схватил дробовик, приложил палец к губам и прошептал:

– Оставайтесь на местах!

Удары в дверь повторились.

Пенелопа сползла с дивана на пол и присела рядом с Кевином. Холбрук осторожно отодвинул штору, глянул в окно и тут же поспешил открывать входную дверь.

– Джек!

Он впустил мужчину среднего возраста, крепкого сложения, с короткими волосами и волевым лицом, одетого в разодранные остатки того, что когда-то, по-видимому, было приличным голубым костюмом. Они обменялись особого рода рукопожатием, похожим на некое ритуальное приветствие, которое заключалось в касании большими пальцами рук локтей друг друга.

Еще один последователь Овидия.

Пенелопа поднялась на колени, затем встала. То же сделал и Кевин.

Холбрук провел человека в гостиную.

– Джек, эти двое – мои ученики: Пенелопа Аданем и Кевин, фамилию забыл.

– Харт, – напомнил Кевин.

– Аданем? – Брови Джека вскинулись.