Эйприл посмотрела на сына, увидела боль в его глазах и отвернулась.

Затем сделала еще один глубокий глоток из бутылки и ощутила на своих ягодицах руку. Обернувшись, она увидела Маргарет.

– Пора, – сказала Маргарет. – Он пришел.

Она смотрела на Диона, не отрывая взгляда, наблюдая, как он меняется прямо на глазах.

Такого ужаса ей еще видеть не приходилось, и Пенелопа была готова бежать, куда понесут ноги. В этот момент ей хотелось, чтобы у нее вдруг выросли крылья и можно было улететь, но крылья не выросли, ноги не двигались – она стояла, будто приросла к месту, не чувствуя в себе даже сил отвернуться. Всем своим существом она протестовала против этого кошмара и молила Бога, чтобы Он прекратил его, чтобы все вернулось на круги своя, твердо зная, что это невозможно.

А он уже понемногу преображался.

Все началось с пениса. В первые же мгновения он стал больше чуть ли не в два раза. Остальные части тела Диона немного отставали в своем росте. Но вскоре его руки, ноги, торс, голова, конвульсивно подергиваясь, с каждым импульсом стали увеличиваться. И что самое странное, кожа на теле при этом не лопалась, хотя вместе с разросшимися костями и развившимися мускулами вытянулась до невозможности. Совсем недавно, когда он был нормальным, обыкновенным человеком, Пенелопа касалась этой кожи, чувствовала ее, поглаживала ее.

В процессе изменений Дион не издал ни единого звука. Его рот, раскрытый в крике, молчал. На лугу были слышны лишь заклинания матерей да пьяный ропот прибывающих зомбированных безумцев.

Зрелище было ужасным, и Пенелопа почувствовала, что волосы у нее стали дыбом. Она увидела его голову, которая неестественно болталась из стороны в сторону на странно вытянутой шее, его изменившиеся руки, которые подергивались в такт импульсам, пробегавшим по телу. Его ноги сгибались и разгибались, как будто исполняли какой-то жуткий танец.

Все это было страшно, но все-таки наиболее жуткое изменение претерпевало его лицо. Вначале он все еще был похож на себя, но лицо росло и расширялось таким образом, что основные черты его внешности оставались пока узнаваемыми, было видно, что это он. Пока он. Но затем вдруг все исказилось с такой интенсивностью, что вместо Диона предстала совершенно другая личность. Нет, наверное, не совсем так, выражение лица было все же знакомым, но в то же время оно стало чужим. И вот уже гримаса крика, только что раздиравшего его рот, вдруг трансформировалась в широкую похотливую улыбку, а взгляд, который всего секунду назад казался паническим, стал бесстрастным, остекленелым, а затем в нем застыло внезапно появившееся лукавство. Сейчас он излучал мощь, которая поселилась в его теле. Дион, если он еще существовал внутри этой новой формы, был уже расплющен и раздавлен. Она в страхе наблюдала за этой захватывающей сердце агонией, за тем, как прежний Дион сжимался, скручивался и исчезал, терялся внутри своего невероятно разросшегося тела.

Теперь он ростом был уже больше двух метров.

А вот уже почти двух с половиной.

А вот уже и трех с половиной.

Послышался звук, напоминающий журчание. Влажная волна какой-то субстанции, похожей на воздух (но это был не воздух), с огромной интенсивностью прокатилась над Пенелопой и унеслась дальше. Эту волну можно было видеть – она мерцала и в течение секунды исказила не только место непосредственно перед ней, но и все пространство, деревья, луну, звезды.

И он произнес:

– Я ПРИШЕЛ.

Слова эти ураганом пролетели сквозь лес и отозвались эхом в горах. Голос его был низкий и прозрачный, достаточно громкий, чтобы быть услышанным даже в центре города. Люди рядом с ней упали на колени, начали плакать и смеяться, кричать и молиться. Продолжая декламировать, ее матери подняли свои дротики и начали сумасшедший танец вокруг алтаря, вокруг Диона.

Дион?

Нет, это был уже не Дион.

Одним быстрым, хорошо скоординированным стремительным движением, которое пугало, потому что было слишком быстрым и ловким, он спрыгнул с алтаря и схватил мать Марго за талию. Затем повернул вокруг взял из ее рук бутылку, осушил одним глотком и отбросил женщину и бутылку в сторону. Мать Дженин преклонила перед ним колени, подняв ягодицы вверх, раскрывая себя в оргастическом экстазе, и он проник в нее своим огромным членом. Когда она почувствовала его внутри себя, похотливое выражение с ее лица исчезло, сменившись болью. Она дико закричала, пытаясь освободиться, но он захватил в горсть ее волосы, рванул назад и не отпускал.

Пенелопу затошнило.

Всех вокруг охватило безумие. По лугу бежала собака, ее преследовали три женщины – их лиц разобрать Пенелопа не могла, – они нагнали эту собаку и разодрали пальцами и ногтями. Слева от Пенелопы мальчик, – она его знала, он был из ее класса, они вместе занимались математикой, – ударил пожилую женщину по лицу, затем в живот, и та упала перед ним на землю.

Повсюду были бутылки с вином.

Вином фирмы Аданем.

«Где они их достали? – удивлялась она. – Откуда?»

Пришло время спасаться. Пришло время бежать. Семья не семья, матери не матери – все, у нее больше нет ни семьи, ни матерей. Дион переродился в монстра, матери пьяны и совершенно потеряли рассудок, и единственное, что она могла сейчас сделать, – это исчезнуть отсюда, прежде чем что-нибудь с ней случится.

Хриплый визг матери Дженин перекрыл шум вокруг, когда Дион – нет, уже не Дион, а Дионис – вышел из нее, все еще извергая струю. Сделав всего два шага, необычайно длинных, он настиг еще одну женщину – это была молодая женщина, – схватил ее, приподнял вверх и, смеясь, начал целовать огромные груди.

Неожиданно Пенелопу кто-то схватил сзади. Она почувствовала конец возбужденного члена, прижатого к ее ягодицам, обернулась и увидела, что это доктор Джонс, педиатр, у которого она наблюдалась еще ребенком. Сейчас он стоял, спустив брюки до лодыжек, с застывшей пьяной похотью в глазах. Она что есть силы ударила его в живот и побежала, пытаясь прорваться через быстро растущую толпу. Она увидела, что многие мужчины спустили штаны, а женщины задрали юбки. Но еще большее количество начали разрывать друг на друге одежду: лопались лямки бюстгальтеров, трещали брюки и платья.

Нужно удирать отсюда. Нужно возвращаться домой.

Она пробилась сквозь группу подростков, обогнула группу мужчин, похожих на рокеров. Позади был слышен крик Диона. Это был рев, вопль торжествующей похоти, но одновременно и крик боли, растерянности и разочарования. Пенелопа уловила этот крик, и внутри у нее все перевернулось, из глаз потекли слезы, но она продолжала бежать, преодолев одну полосу деревьев и двигаясь дальше. Сквозь листву справа смутно просвечивала дорога, а на ней машины, некоторые с непогашенными огнями.

Меньше чем через минуту она была у забора. Винный завод перед ней был освещен, кажется, свет горел во всех помещениях. И везде были люди, много людей – на подъездной дорожке, на автостоянке, на крыше товарного склада. Она слышала музыку, транслируемую через усилитель, видела маленькие фигурки танцующих.

Раздался выстрел – стреляли, кажется, из автомата, – и в нескольких окнах главного здания замигали огни. Затем послышались крики, а за ними последовала тишина.

Возвратиться в дом она не могла.

Пешком до города было очень далеко, но, может быть, там на дороге остались машины с невынутыми ключами. Наверняка можно будет найти хотя бы одну такую машину. Особой рассудительностью в эту ночь люди, кажется, не отличались.

Разумеется, не отличались. Причем это еще слишком мягко сказано.

Она побежала через виноградник по направлению к улице, следя, чтобы никто не выскочил на дорожку и не начал ее преследовать. Из облаков выглянула луна, осветив все вокруг своим светло-пурпурным сиянием.

Что же все-таки произошло? Неужели матери все эти годы тайно обрабатывали этих людей, совращали с пути истинного баптистов и методистов, католиков и протестантов, отвращая их от христианства, чтобы заставить поклоняться Дионису? Это казалось невозможным, и все же другого объяснения этому… паломничеству не было. Действительно, почему многие сотни пьяных людей нагрянули на винный завод в предчувствии возвращения давно умершего греческого бога?