Наступила тишина. Все музыканты сидели на своих местах, приготовив партитуры. Когда она уже потеряла всякую надежду и примирилась с мыслью, что ей не повезло, дверь снова открылась и тут же закрылась, пропустив фигуру, которая торопливо двинулась к свободному месту, стараясь не привлекать внимания дирижера. С первого взгляда он показался ей похожим на грызуна, и она даже удивилась сходству. Дирижер зашипел на него. Тот нисколько не смутился.

— Я познакомился с такой потрясающей бабой, — шепнул он соседу.

— Я так и знал, — сухо отозвался тот.

Он еще не видел ее, так как был занят своими инструментами. Потом приготовился к игре и впервые оглядел зал.

Она была готова к этому и уставилась на него.

— Смотри, как сегодня много народу, — прошептал он соседу.

— Да, я знаю, — отозвался тот.

Она смотрела на него, и он задержал на ней свой взгляд. Ей показалось, что от него исходят какие-то волны.

Она сосредоточила все свое внимание на программке. Как будто в этом был какой-то мистический смысл. «Викторина… Дикси Ли». Затем она сосчитала точки. Их было двадцать семь.

Довольно много. Это заняло у нее какое-то время. Потом она медленно подняла глаза.

Они встретились взглядами. Они внимательно всматривались друг в друга. Первым отвел взгляд он. Казалось, его глаза говорили; «Вы интересуетесь мной? Хорошо, я не возражаю». То же самое говорил и ее взгляд.

Прозвенел последний звонок. Все готово… Дирижер постучал палочкой, привлекая внимание музыкантов, поднял руки. Началась увертюра. Их взгляды сошлись и тут же расстались. Она считала, что все идет хорошо.

Поднялся занавес. Свет, звуки, голоса и двигающиеся фигуры привлекли ее внимание, но она тут же отвела взгляд от сцены. Ведь она здесь не для того, чтобы смотреть представление. У нее есть дело, и она должна заниматься им. Ее дело связано с музыкантом.

В антракте он подошел к ней. Все разошлись покурить и проветриться. Он дождался, пока ее соседи разошлись, и подошел.

— Вам нравится?

— Здорово, — промурлыкала она.

— Что вы будете делать потом?

— Ничего, — ответила она, надув губки. — Но я бы не возражала чем-нибудь заняться.

— Хорошо, вы будете заняты.

Он отошел от нее и присоединился к своим товарищам. Она поправила юбку, оставшись одна в своем ряду. «Может быть, сегодня ночью, дорогой. Может быть, сегодня ночью», — прошептала она.

Снова погасли огни. Заиграл оркестр. Поднялся занавес. Представление продолжалось, но она по-прежнему не интересовалась тем, что происходит на сцене. Наконец все кончилось. Оркестр сыграл последний аккорд. Сейчас он будет свободен. Сейчас он освободится. Он повернулся к ней, чувствуя себя весьма уверенно.

— Подождите меня возле театра, — сказал он. — Я долго не задержусь.

Бесстыдство привлекало его, и тот факт, что его ждут, казался музыканту крайне важным и многообещающим. Ее это немного удивляло. Она медленно прохаживалась взад и вперед. И немного побаивалась. То, что другие оркестранты проходили мимо (он даже не подумал, что это может ее смутить) и с любопытством ее разглядывали, было очень неприятно.

Потом он неожиданно появился перед ней. Она даже не успела его заметить, а он уже по-хозяйски взял ее под руку и, не говоря ни слова, повел по улице. «Очевидно, это тоже характерно для него», — подумала она.

— Ну, как моя новая маленькая подружка? — весело спросил он.

— Прекрасно, а что?

— Мы пойдем туда, куда отправилась остальная часть нашего оркестра, — сказал он. — Без них я просто не могу. — Она поняла, что он просто хочет похвастаться ею, показать своим приятелям.

Было двенадцать часов.

К двум часам она решила, что он достаточно размягчен пивом и можно начать «работу» над ним. Они сидели рядом, а оркестранты помещались неподалеку. Какая-то странная разновидность этикета управляла ими. Он и она двигались, когда другие начинали двигаться. Они делали то, что делали другие. И еще: когда они переходили в какое-либо новое заведение, они сперва садились раздельно и только потом вновь соединялись за одним столом. Время от времени он вставал и присоединялся к другим, затем снова возвращался к ней, но другие никогда не приближались к их столику. Видимо, потому, что она была с ним, и они старались оставить их вдвоем.

За ней время от времени наблюдали, она это чувствовала. Она понимала, что ей лучше уйти, но не уходила.

Все его комплименты были убоги и пошлы, а он весь вечер заваливал ее ими. Очевидно, по-иному он не умел. Так сумасшедший кочегар все время подбрасывает в топку уголь, хотя в нем нет надобности.

— Ты сказал, что я самая красивая девушка из тех, что сидели здесь. Но ведь были времена, когда тут сидели и другие. Расскажи мне о них.

— Ну, разве они могут сравниться с тобой?

— Ради смеха, я не ревную. Расскажи мне. Если бы выбор зависел от тебя, какую из женщин, сидевших в этом же кресле, ты бы выбрал? Ведь была же еще хоть женщина, сидевшая на том же месте, что и я, с которой потом познакомился?

— Да, конечно, и это — ты.

— Я знала, что ты так скажешь. Но, кроме меня, кого ты выбрал? Я хочу посмотреть, как работает твоя память. Держу пари, что ты не запоминаешь лиц.

— Я? Ну, я докажу тебе. Однажды вечером я посмотрел и увидел даму. Она сидела почти на том же самом месте, что и ты…

Она напряглась.

— Это было в другом театре. Я не знаю, что именно привлекло меня…

Вокруг них скользили тени. Одна из них задержалась возле их столика;

— Мы идем заседать вниз. Хотим немного поиграть. Ты пойдешь?

Он сжал ее руку. Конечно, он не может отстать от них.

— Нет, давай останемся здесь, — сказала она. — Ты закончишь свой…

Он уже встал.

— Пойдем, этого нельзя упустить.

— Неужели тебе не надоела игра в театре?

— Да, но то за деньги. А сейчас — для себя. Пойдем, и ты услышишь.

Он был готов оставить ее, она видела это, поэтому неохотно встала и последовала за ним по узкой лестнице в подвал ресторана. Все собрались в большой комнате внизу, где уже находились инструменты. Даже пианино было здесь. В центре комнаты висела одна единственная лампа, но она едва освещала ее, и они зажгли свечи, вставленные в бутылки. В центре стоял огромный деревянный стол, за которым все сидели, и перед каждым мужчиной стояла бутылка джина. Один из них развернул пакет из коричневой бумаги и высыпал на стол кучу сигарет. Сверху до них не доносилось ни звука.

Когда она и Мильбурн вошли в комнату, один из оркестрантов тут же закрыл и запер за ними дверь. Она была единственной женщиной здесь. Валялось несколько пустых бутылок и даже два бочонка.

Следующие два часа она провела, как в «Аду» Данте. Она знала, что позже все это будет казаться ей нереальным. Это была не просто музыка, это была хорошая музыка. И, кроме музыки, какая-то фантасмагория из теней, отраженных на стенах… Их лица, позы, музыка казались чем-то демоническим. Джин и сигареты С марихуаной туманили головы. Она была свидетельницей метаморфоз, происходивших с ними. Некоторые из них время от времени бросали инструменты и подходили к ней, чтобы похлопать ее по спине и поболтать, потому что она была здесь единственной девушкой.

— Кончай сидеть в углу. Залезай на бочку и танцуй!

— Я не могу. Я не знаю — как.

— Неважно. Делай ногами что хочешь. Главное, сними с себя одежду. Не бойся, здесь только друзья.

«О, дорогой мой! — думала она. — Что же теперь будет?» Она металась в мрачном дымном подвале, как загнанный кролик.

Бей, барабан, бей! Бей, барабан! Пусть лопнут барабанные перепонки!

Она забилась в угол, отбиваясь от рук саксофониста.

— Клифф, ради Бога, уведи меня отсюда! — закричала она. — Я не могу больше здесь оставаться! Слышишь? Не могу!

Он был уже полностью под влиянием марихуаны. Это было видно по его глазам.

— Ты поедешь со мной?

Она сказала: «Да»; она могла сказать все, что угодно, лишь бы выбраться отсюда.