— Они не пропадают, если вы именно это имеете в виду, — настойчиво сказал Барчесс. — Даже неважно, поддерживаете ли вы знакомство с тех пор. У вас должен быть такой человек!

— Да, — согласился Гендерсон. — У меня был такой человек. Близкий, как брат. Но это было в прошлом…

— Время не ограничивает дружбы.

— Во всяком случае, его сейчас здесь нет. Когда я в последний раз видел его, он сказал, что уезжает в Южную Америку. Он заключил с какой-то нефтяной компанией пятилетний контракт, — Он поднял голову и посмотрел на детектива. — Как человек вашей профессии мог не лишиться иллюзии о дружеских связях? Неужели вы верите, что человек бросит свою карьеру и приедет за тысячу миль, чтобы вытащить из-за решетки друга? К тому же друга, с которым он давно не виделся. Вспомните, вы становитесь толстокожи с возрастом. Идеализм слезает с человека, как шкура. Человек тридцати двух лет далеко не тот самый парень, которым он был в двадцать пять… Барчесс прервал его:

— Ответьте на один вопрос. Сделал бы он это раньше?

— Сделал бы.

— Тогда, если он сделал бы это раньше, он сделает это и сейчас. Я снова повторяю вам: возраст не ограничивает дружбы. Если он был вашим другом, значит, он им и остался. Если он этого не сделает, то вы убедитесь, что у вас не было друга.

— Но это не совсем честный подход…

— Если ему пятилетний контракт дороже, чем ваша жизнь, тогда это не будет иметь никакого значения. А если наоборот, — тогда он именно тот человек, который вам нужен. Почему бы не дать ему шанс пройти испытание прежде, чем говорить о нем хорошо или плохо?

Барчесс достал из кармана записную книжку, вырвал чистый листок и положил вместе с карандашом на колени Гендерсона.

№№ 29 22 ТЕЛЕГРАММА ЧЕРЕЗ НБН 2 CЕНТЯБРЯ СРОЧНО ДЖОНУ ЛОМБАРУ = КОМПАНИЯ ПЕТРОЛЕРА ЗЮДАМЕРИКАНА ГЛАВНАЯ КОНТОРА, КАРАКАС, ВЕНЕСУЭЛА Приговорен смерти убийство Марселлы каждый свидетель может меня оправдать если будет найден здесь моим адвокатом это последняя надежда прошу тебя приехать помочь мне других шансов нет исполнение приговора после третьей недели октября апелляция отклонена надеюсь на тебя.

СКОТТ ГЕНДЕРСОН

Он загорел, но не загаром отпускника, который поставил перед собой задачу во что бы то ни стало загореть, а как человек, постоянно находившийся под палящим солнцем. Теперь путешествия не занимают много времени. Не успели вы сесть в самолет в Рио, как приземлились на аэродроме Ла Гардиа.

Он был того же возраста, что и Скотт Гендерсон, но Скотт Гендерсон пять или шесть месяцев тому назад, а не тот человек, что сидел в камере и считал час за год.

На нем еще была одежда, купленная в Южной Америке: белоснежная панама и легкий фланелевый костюм. Одежда, для осенней погоды в Штатах, прямо скажем, неподходящая. Даже для жаркого венесуэльского солнца она несколько тяжеловата.

Он был высок и подвижен, казалось, движется он вообще безо всяких усилий. Глядя на него, можно подумать, что за ним гонятся. Маленькие черные усы аккуратно подстрижены. Галстук помят и перекручен. Чувствовалось, что он скорее привык руководить людьми и работать— за чертежной доской, нежели танцевать с дамами. Об этом свидетельствовала и излишняя серьезность его облика. Однако не стоит судить о человеке лишь по внешним данным.

— Как он это воспринял? — спросил он надзирателя, следуя за ним по коридору.

— Как все, — последовал ответ. «А что еще можно ожидать?» — крылось за этими словами.

— Как все? Ах, да, — Ломбар покачал головой и пробормотал: — Бедняга.

Надзиратель отпер дверь.

Он на мгновение замешкался у двери, а потом решительно шагнул вперед. С таким видом люди заходят в «Савой» или «Риц».

— Ты неплохо выглядишь, старина Скотт, — медленно произнес Ломбар. — Что ты здесь делаешь?

Реакция Гендерсона была совсем иной, чем на появление детектива. Его лицо прояснилось: перед ним старый друг.

— Теперь я живу здесь, — весело сказал он, — Тебе нравится?

Они пожали друг другу руки, как будто расстались совсем недавно, а не несколько месяцев назад. Надзиратель нерешительно потоптался на месте, затем вышел из камеры, заперев за собой дверь. Они продолжали пожимать друг другу руки, и это было красноречивее всяких слов,

— Ты приехал, — с теплым чувством сказал Гендерсон. — Ты появился. Значит, правду говорят, что старая дружба не рвется.

— Я с тобой, и будь я проклят, если они это сделают! — с жаром воскликнул Ломбар.

Первые минуты они бессвязно разговаривали о прошлом, вспоминая далекие годы, потом перешли к поездке Ломбара.

— О, эти грязные поезда! Никакого сравнения с нашими.

— Но все же ты кое-что повидал, Джек.

— Повидал! К черту все это: Грязные, забытые Богом отели! А пища! А москиты! Я, как последний сопляк, согласился подписать контракт на пять лет.

— Но, я полагаю, ты должен был получать за это хорошие деньги, не так ли?

— Конечно. Но что с ними делать? Их негде тратить. Даже пиво там пахнет керосином.

— И все-таки я чувствую себя неловко, что мне пришлось оторвать тебя, — пробормотал Гендерсон.

— Но тебе нужна моя помощь, и потом, контракт продолжается, Просто это время не зачтется, вот и все.

Он помолчал немного, затем пристально посмотрел на друга.

— Так в чем дело, Скотт? Что случилось? Гендерсон попытался улыбнуться.

— Просто — примерно через две с половиной недели— надо мной проведут электрический эксперимент. Представляешь? Обо мне будет написано во всех газетах.

— Хватит шутить. Мы знакомы с тобой полжизни, и можно обойтись без этого.

— Да, да, — отрешенно кивнул Гендерсон. — Черт возьми, жизнь так коротка…

Ломбар отошел в угол и уселся на край умывальника.

— Я всего один раз видел ее, — задумчиво сказал он.

— Два, — поправил Гендерсон. — Один раз мы встретили тебя на улице.

— Да, я помню. Она держала тебя за руку и пряталась за твою спину.

— Она собиралась купить кое-что из одежды, а ты, знаешь, какими становятся женщины в таких случаях.

Мы часто собирались пригласить тебя к обеду; но… ты же сам знаешь, как бывает.

— Конечно, знаю, — дипломатично согласился Ломбар. — Ни одна жена не любит неженатых друзей мужа. — Он достал из кармана пачку сигарет, взял себе одну и бросил пачку Гендерсону. — Не удивляйся, если у тебя распухнет язык, а на губах выскочат волдыри. Здесь половина — порох, половина — средство от насекомых. Я еще не успел купить ничего получше. — Он затянулся и продолжал: —Полагаю, тебе лучше рассказать все сначала и как можно подробнее.

Гендерсон вздохнул.

— Да, наверное, это лучше всего. Я так много рассказывал об этом, что начинаю думать, будто все это мне приснилось.

— Для меня самое главное—подробности, так что смотри — не упусти их.

— Мой брак с Марселлой был всего лишь подготовкой ко всем этим событиям, а вовсе не главным событием. Обычно человеку трудно сознаваться в собственной глупости даже другу, но сейчас, на пороге смерти, я могу честно сказать, что это была большая глупость с моей стороны. Не прошло и года, как семейный корабль стал разваливаться. А спасаться было уже поздно. Я полюбил другую. Ты никогда не встречался с ней, не знаешь ее, и потому не стоит называть ее имя. На суде ее называли Девушкой. И для тебя я буду называть ее Моя Девушка.

— Хорошо, Твоя Девушка, — согласился Ломбар. Он сложил руки на груди и внимательно слушал друга.

— Моя Девушка. Бедная Девушка. Это была Настоящая Любовь. Если ты не женат, и это пришло к тебе — Ты спасен, ты в безопасности. Но если ты женат, и это пришло к тебе, ты пропал. То есть, если ты женат, и это к тебе пришло, ты вроде бы в безопасности, но ты жив Лишь наполовину.

— Да, наполовину, — задумчиво, с состраданием прошептал Ломбар.

— Все было ясно и просто. Я рассказал Моей Девушке о Марселле через неделю после нашего знакомства. Я думал, что это будет последней нашей встречей. Двадцать раз мы виделись после этого и считали, что каждая встреча — последняя. Мы пытались бороться с собой, но нас притягивало друг к другу, как магнитом. Марселла узнала о ней через тридцать дней. Я не видел другого выхода и сам рассказал ей всё. Она не была поражена. Она лишь улыбнулась и стала ждать. Ждать и наблюдать, как наблюдает человек за двумя мухами, угодившими в банку. Я пришел к ней и предложил развод. Она снова медленно, задумчиво улыбнулась. Она не была расстроена, насколько я мог судить по ее поведению. Она сказала, что подумает. И стала думать. Неделя шла за неделей, месяц за месяцем. Она все думала и дразнила меня. И все время насмешливо улыбалась. Из нас троих лучше всего было ей. Я злился. Я — взрослый человек, и я хотел жить с Моей Девушкой. Я не хотел никакой ругани, ничего… Я хотел иметь любимую жену и дом.