— Да.

— Вам лучше уйти.

— Возьмите меня под руку и доведите до угла. Пусть все выглядит так, будто вы увели меня. — Он так и сделал. Когда они дошли до угла, где их нельзя было видеть из окон дома, она остановилась. — Вот, пожалуйста, — Она протянула ему листок бумаги, он взял его и стал рассматривать при свете ближайшего уличного фонаря.

— Что это?

— Телефон человека, который работает в Отделе уголовных расследований. Можете ему позвонить, если хотите. Я действую с его ведома и по его разрешению.

— О, у вас специальная работа! — с явной почтительностью воскликнул полицейский.

— И, пожалуйста, не обращайте внимания на жалобы этих жильцов в мой адрес в ближайшие несколько дней и ночей.

После его ухода она сама позвонила по телефону.

— Как дела? — спросил голос на другом конце провода.

— Он проявляет признаки беспокойства. Разбил бокал и стакан. Недавно хотел сбросить меня с платформы надземной дороги.

— Да, пожалуй, вы правы. Будьте осторожны, не приближайтесь к нему, когда никого нет рядом. Помните, главная задача — не дать ему понять, что все это означает, что за этим кроется. Не задавайте ему никаких вопросов. Если он узнает, в чем дело, пропадет весь эффект. Незнание того, что происходит, приведет именно туда, куда нам нужно.

— В котором часу он уходит на работу?

— Обычно он выходит из квартиры около пяти часов пополудни, — ответил ее собеседник, как будто у него под руками был какой-то источник информации.

— Завтра он застанет меня на месте, как только выйдет из дома.

На третий вечер рядом с ней в баре неожиданно появился управляющий. Непрошеный и незваный.

— В чем дело? Почему вы не хотите обслуживать эту девушку? Я наблюдал. Она сидит здесь уже двадцать минут. Вы не могли не видеть ее. В чем же дело?

Его лицо посерело и заблестело от выступившего пота.

— Я не могу, — пролепетал он, стараясь, чтобы его слова не могли услышать другие. — Мистер Ансельмо, это что-то нечеловеческое… это пытка… вы не можете себе представить… — Он кашлянул и со слезами на глазах посмотрел на хозяина.

Девушка сидела менее чем в футе от него и разглядывала его спокойными, невинными, как у ребенка, глазами.

— Три вечера она уже сидит здесь, вот как сейчас. Она смотрит на меня…

— Конечно, она смотрит на вас, — перебил его управляющий, — она смотрит на вас, ожидая, когда вы ее обслужите! Чего вы ждете от нее? Что она, по-вашему, должна делать? — Он наклонился к нему поближе. — Что с вами? Вы заболели? Если вы заболели, то идите домой, я позвоню Питу, чтобы он заменил вас.

— Нет, нет! — испуганно и умоляюще закричал он чуть ли не с рыданиями в голосе. — Я не хочу домой! Тогда она пойдет за мной по пятам и всю ночь будет смотреть на мои окна! Лучше я останусь здесь, где меня окружают люди!

— Вы сумасшедший, — резко сказал управляющий. — Выполните ее заказ. — Он отвернулся, бегло осмотрел ее и затем убедился, что его приказ выполнен.

Рука, поставившая перед ней бокал, заметно дрожала. Они не обмолвились ни единым словом.

— Хелло, — дружелюбно сказал дежурный по станции, едва она прошла турникет. — Странно, что вы всегда идете рядом с этим парнем, но никогда не разговариваете. Вы это заметили?

— Да, заметила. Мы каждый вечер уходим вместе из одного и того же места.

С этого вечера она стала останавливаться, чтобы поболтать с дежурным. Они разговаривали о погоде, о его детях, о спорте. Во время разговора она время от времени поворачивала голову, и смотрела на одинокую фигуру на платформе. Она уже больше не отваживалась оставаться с ним наедине.

Когда подходил поезд, она, подбегала и садилась в вагон в последний момент перед тем, как закроются двери.

Поезд с грохотом остановился, и они вышли. Он уже не старался скрываться от нее, понимая, что это бесполезно. Он лишь увеличил шаг, спеша побыстрее добраться до спасительного дома и лечь в постель. Двое запоздавших прохожих, очевидно, его знакомые, похлопали его по плечу.

— Куда ты так спешишь, Тутс? — и свернули в сторону.

Она, по обыкновению, шла за ним и заняла свое место под окнами. Вдруг дверь дома растворилась и на пороге появилась женщина. На ней было пальто, из-под которого виднелась ночная рубашка, на голых ногах — домашние туфли. С воинственным видом она стала переходить улицу, явно собираясь расправиться с девушкой.

Девушка торопливо направилась к углу дома, а вслед за ней на всю улицу гремел голос разгневанной женщины:

— Ты уже три дня преследуешь моего мужа! Убирайся отсюда, или я разделаюсь с тобой! Попадись только в мои руки, такая разэтакая!

Она остановилась на углу. Женщина больше не преследовала ее, а стояла на месте и агрессивно размахивала руками.

Потом женщина вернулась домой, а девушка снова заняла свой пост, как кошка, которая караулит у норки мышку.

Прогремел поезд надземки… Проехало такси… Пробежал запоздавший пешеход…

— Скоро, — сказал ей голос по телефону. — Самое большее — еще один день. Надо убедиться, что он полностью стерт в порошок. Возможно, завтра вечером.

Сегодня был его выходной день, и он решил отделаться от нее.

Он снова вышел на улицу. То, что он собрался выйти, она поняла по приметам, которые успела изучить. он остановился на солнечной стороне улицы и стал разглядывать витрины. Уже два или три раза он делал то се самое, но каждый раз это выглядело неубедительно. На этот раз она заметила разницу. На этот раз его остановка казалась невольной. Как будто часовая пружина лопнула и завод кончился. Когда он шел вдоль стены дома, небольшой пакет, который он нес, выпал и остался лежать на земле.

Она остановилась поодаль, как делала это всякий раз, когда он останавливался. Стояла и смотрела на него с присущей ей серьезностью.

Солнце светило прямо в его белое лицо, и он часто-часто моргал.

Неожиданно из его глаз покатились слезы, он заплакал от унижения. На глазах прохожих его лицо стало безобразной красной морщинистой маской.

Двое людей удивленно остановились возле него. Двое превратились в четырех, четыре — в восемь. Он и девушка так быстро оказались в окружении толпы, что не успели опомниться. Всякое самообладание покинуло его. Неожиданно он обратился к собравшимся, взывая о помощи:

— Спросите, что ей от меня нужно? — рыдал он. — Спросите же ее, что ей нужно? Она уже несколько дней преследует меня. День и ночь, день и ночь! Я больше не могу! Вы понимаете? Скажите ей, что я больше так не могу!

— Он пьян? — громко спросила одна женщина другую.

Она спокойно стояла на месте, не пытаясь избежать внимания толпы. Она выглядела такой благородной и серьезной, такой бесхитростной, что он казался гротескно-комичным, и это не могло не сказаться на результате. Симпатии могли быть лишь на одной стороне. И, кроме того, толпа всегда жестока.

Все заулыбались, слышались шутливые замечания.

Шутники надрывались, пытаясь еще больше рассмешить толпу. Все смеялись, не испытывая к нему никакой жалости. И лишь одно лицо во всей этой толпе оставалось спокойным и серьезным.

Ее лицо.

Он лишь ухудшил собственное положение, получив около тридцати мучителей вместо одного.

— Я больше не могу так! Я же говорю вам, что с ней надо что-то делать… — Он неожиданно шагнул вперед, как будто собираясь ударить ее.

Несколько мужчин тут же подскочили к нему и схватили за руки, и при этом еще смеялись над ним. На мгновение он смутился, увидев незнакомые лица, и низко опустил голову.

Еще немного, и все ополчатся против него.

— Не надо. Отпустите его. Пусть он идет по своим делам, — спокойно, громко произнесла она. Но в голосе ее не было ни тепла, ни участия. Просто ужасная стальная обезличенность, как будто она хотела сказать: оставьте его мне., он — мой.

Руки, державшие его, опустились, кулаки разжались. Люди начали расходиться. Он снова оказался наедине с ней.

Вдруг он ринулся обратно. Он бежал от толпы, от стройной красивой девушки, которая смотрела на него.