Для того чтобы понять, что такое дух «сису», необходимо сделать небольшое отступление. Само по себе это слово стало широко известно мировой общественности именно в «Зимнюю войну», когда журналисты всего мира (в число коих советские труженики пера, естественно, не вошли) стали описывать «непоколебимую уверенность и героизм маленького финского народа, вступившего в схватку с гигантским „красным Голиафом“». Они смаковали фотографии заиндевелых колонн техники 44-й дивизии в северной Карелии и страшные снимки заснеженных трупов в валенках, шинелях и буденовках, убитых финскими стрелками из группы подполковника Сииласвуо. И одновременно с этим они восславляли «сису».
«Сису» не имеет прямого перевода ни на один язык мира. По аналогии это можно выразить как «стойкость», «упорство», «сила воли». Но это все не точный перевод. «Сису» — это образ жизни, мыслей и характера финнов. Финский писатель Айни Раянен так выразил свое понимание, или, если хотите, свое объяснение этого понятия: «Неудивительно, что „сису“ является словом, которое невозможно перевести. Ни один другой язык не имеет слова, которое реально передает значение, и это вероятно потому, что ни одна страна никогда не нуждалась в этом качестве. „Сису“ относится не только к мужеству и оптимизму, но и к концепции стиля жизни, состоящему из идеи, что „пусть я никогда и не достигну желаемого результата, но я посвящу всю свою жизнь достижению того, во что я верю…“»[52]
Говоря кратко, это упрямая воля, выделяющая финнов и объясняющая многие вещи, совершенные ими. По словам того же Райянена, «„сису“ — это единственное слово, поясняющее индивидуальную характеристику финнов»[53]. Корни упрямого характера финнов скорее всего относятся к природным условиям, в которых испокон века приходилось выживать этому народу. Суровая северная природа не располагает к расслаблению. Крестьянский труд нелегок в любой точке земного шара, но в стране, где большая часть земли покрыта лесами, гранитными скалами, озерами и болотами, без упорства и упрямства не выжить. А если к этому упрямству прибавить нелюбовь к своей бывшей метрополии и страх оказаться оккупированным и вкусить все «достоинства» советского строя, то нежелание уступать противнику перестает быть труднообъяснимым.
Словом, благодаря именно «сису», а не мощи укреплений линии Маннергейма ко второй половине января финский фронт так и не был прорван. Кроме того, с середины января ситуацию осложнили суровые морозы, которые не наблюдались в этих местах несколько десятков лет. Морозы, конечно, были в этих местах всегда, но чтобы так долго и с такой низкой температурой…
А человек всегда остается человеком, вне зависимости, какой он национальности и гражданином какой страны он является. От наступивших крепких морозов страдали все — русские и белорусы, украинцы и татары, и, конечно же, финны. Причем у советской стороны ситуация с защитой от холода была лучше.
Как уже было сказано, с первого месяца Нового, 1940-го, года советское руководство стало решать поставленные неожиданными обстоятельствами задачи на удивление оперативно. Быстро был изменен паек солдат — пища стала жирнее и калорийнее, что являлось очень важным фактором для обеспечения жизнедеятельности человека при минусовых температурах. Именно через месяц после начала советско-финской войны появилось понятие «наркомовские сто грамм» — в части обильно стала поставляться водка, причем зачастую поставляли ее специально в небольших бутылках объемом триста миллилитров, в простонародии именуемых «мальками» или «мерзавчиками». По узаконенной норме выдачи на каждого красноармейца полагалось ежедневно по сто граммов водки и через день сто граммов сала. Водка поставлялась в войска регулярно и без перерывов. Единственным известным происшествием, когда противник помешал доставке специального пайка, был случай в 212-м стрелковом полку. Тогда финский снаряд угодил в гужевую повозку, убив возницу, лошадь и уничтожив предназначенные для личного состава двадцать пять литров водки.
Изменилась и форма одежды: легкие продуваемые насквозь бушлаты и неудобные длиннополые шинели (в которых, кстати, иногда учили бойцов ходить на лыжах) стали заменять на теплые и прочные полушубки. Вместо холодной буденовки бойцы получили теплую шапку-ушанку. Безусловно, в большей степени такое положение с довольствием касалось только частей и соединений, воюющих на Карельском перешейке, где от линии фронта до гигантской материальной базы, коей являлся Ленинград, было не более ста километров. В армиях, сражающихся в Северной Карелии, не говоря уже об окруженных и погибающих там в «котлах» частях, положение оставалось таким же, как и в начале декабря, то есть близким к катастрофическому.
Что касается экипировки, то финские бойцы были одеты гораздо хуже. Небольшие ресурсы финской промышленности были исчерпаны до предела, и фабрики Финляндии физически не могли одеть воюющую армию надлежащим образом. Спасал «домашний фронт», поставлявший на передовую теплую одежду, собранную у гражданского населения активистками женской полувоенной организации «Лотта Свярд». Всегда не слишком ревностно относясь к соблюдению уставной формы одежды, в период войны финский офицерский состав вообще перестал обращать внимание на наличие у бойцов теплых варежек с ярким карельским орнаментом, или удобного свитера с вышитой сценой из «Калевалы». Главное, чтобы солдат мог согреться.
Об условиях службы говорит рассказ капрала Тауно Инкинена, служившего в составе гарнизона батареи «Ярисевя»:
«После мобилизации я был направлен на службу в батарею на мыс Мустаниеми. 11 декабря мы сменили гарнизон в Ярисевя, а я был направлен в расчет первого орудия этой батареи… Вышка управления огнем была повреждена 11 декабря. На вышке погиб рядовой Ренфорс, когда снаряд снес верхнюю площадку. После этого над коридором между орудийными погребами, между орудиями был установлен бронекупол с бойницами для наблюдения. От купола к убежищу вел окоп. Около орудийных погребов были установлены пулеметные позиции и там постоянно дежурил наблюдатель. Поскольку рядом с боеприпасами запрещено разведение любого огня, люди на дежурствах испытывали дикий холод. Дежурные надевали на себя все что только было можно и не снимали одежду еще долго после окончания дежурства… Кофе и чай можно было согреть в палатке только ночью»[54].
Во многих описаниях «Зимней войны» холодная погода характеризуется только как союзник финнов. И это было действительно так, но с одной оговоркой — в условиях суровых труднопроходимых лесов Северной Карелии. Там, где колонны советских войск вытягивались по одной-двум имеющимся дорогам, они становились легкой добычей для мобильных финских лыжных отрядов, внезапно нападавших из леса и расчленявших и окружавших неповоротливые формирования противника. Попавшим в окружение и отрезанным от своих тыловых баз частям РККА холод и голод доставлял трудноописуемые страдания.
Однако в позиционных боях Карельского перешейка, когда противоборствующие стороны разделены четкой линией фронта, холод стал союзником Красной армии. Когда морозный воздух обжигает лицо, а окостеневшие пальцы с трудом сгибаются на спусковом крючке, самое большое желание у любого солдата — забиться в теплую натопленную землянку. Поначалу в неглубоком тылу с отоплением укрытий для личного состава 7-й дивизии не было проблем, и дым от труб блиндажных печурок свободно поднимался к небу. Но в середине января над советскими позициями за Тайпалеен-йоки, в районе Неосаари, в воздух взмыл аэростат. Гигантская серебристая «колбаса» с оперением в хвостовой части колыхалась в бледно-сером небе, неся в себе угрозу для оборонявшихся. Впервые наблюдавшие это изобретение финские солдаты поначалу не поняли, зачем «рюсся» вывесили над рекой этого монстра. И только приглядевшись, они увидели под брюхом у аэростата висящую на канатах небольшую корзину, в которой сидел наблюдатель. Теперь все их позиции могли просматриваться противником, а многочисленные дымки легко выдавали тыловое расположение рот и батальонов.
