В этом была доля истины, и майор сказал:
— Конечно, на оккупированной территории они не брезгуют никем, создавая очаги шпионажа. Они ведь не успокоятся. Проигрывая войну, они будут готовить новую… — Майор сделал паузу, эта мысль зрела у него на почве множества больших и малых фактов… — Но этот случай особый. Нелепость теоретическая в жизни часто бывает очень логичной. Перечислите, капитан, какие немецкие части стояли в Ново-Федоровке за время оккупации.
Это был каверзный вопрос. Капитан напряг память, но, кроме частей выбитой из Ново-Федоровки немецкой пехотной дивизии, ничего не мог припомнить.
— Вы мало говорите с народом, — устало сказал майор, опускаясь на стул. — А люди все помнят. Так вот, капитан, с мая по сентябрь сорок второго здесь был штаб 16 дивизии пикирующих бомбардировщиков. Она сейчас базируется за Мелитополем. И этот радист, безусловно, жил у брюнетки. Теперь вам ясно?
Пожалуй, майор опять прав. Сброшенному с парашютом радисту было безопаснее разыскать свою любовницу, использовав ее в качестве связной, чем идти на риск в Ростове. Но это легко проверить, надо дать соседкам опознать труп.
— Верно, — поддакнул майор и без всякой связи с предыдущим, спросил: — Значит, Овсянников так и не прикоснулся к Кире?
Сцена из «театра теней» снова представилась Сотникову, он уверенно сказал:
— Либо этот Овсянников вообще лопух, либо у них был разговор не о любви. Нормальный мужчина не утерпит…
— Ах, Петя, Петя! — принужденно засмеялся майор. — Как ты судишь всех по себе! А дружба мужчины с женщиной?
— Выдумки! — озорно скривился капитан, но присмирел, заметив, как вдруг поскучнело худое, с впалыми щеками и утомленными глазами лицо Ефременко.
— Слушайте приказ! — сухо произнес майор, и Сотников встал перед начальником, как положено. — Выезжайте с Осетровым и двумя бойцами по адресу на записке. Брюнетку с собой. Используйте метод внезапного эффекта. И если наши предположения не ошибочны, оставьте всех, кого захватите там, в городских органах. Это дело их компетенции. Я жду вас не позже полудня…
— Есть, товарищ майор, будет сделано, — сказал капитан.
III
Некоторое время майор раздумывал о том, как неосторожны и категоричны бывают люди в своих суждениях. Сколько обид, ссор и даже трагедий вызывают вот такие резкие слова! А всего-то и требуется в отношениях с людьми мягкая сдержанность…
Он сильно и нежно любил свою жену. Когда командующий армией вручил ему четвертый боевой орден, майор в шутку сказал, что отдал бы эту награду за месячный отпуск к семье. Немногословный по натуре, он не делился своими душевными переживаниями, не заигрывал с женщинами. Оттого некоторые офицеры считали майора сухарем. Злые языки передали ему, что кто-то обозвал его ходовым словечком «лопух», но никто не сказал ему, сколько других офицеров видят в нем настоящего человека, не способного разменять по мелочам большое чувство. И потому презрительное замечание Сотникова по адресу Овсянникова рикошетом зацепило майора.
Было четверть третьего ночи, когда «виллис» уехал в Ростов. Майор бережно поправил ноющую руку на груди и твердыми шагами пошел в комнату дежурной опергруппы. Трое бойцов и сержант азартно забивали «козла» на крашеном ларе. Старшина поставил на «попа» цинковый патронный ящик и тихо щипал струны гитары. Еще один сержант, стоя на коленках у лавки, самозабвенно царапал карандашом письмо.
Старшина подал команду, и все они приветствовали начальника, стоя навытяжку, подтянутые, отмеченные неуловимым для непосвященного глаза налетом щегольства, которым отличаются бывалые солдаты. Майор пробежал взглядом по молодым сосредоточенным лицам. Он хорошо знал своих людей. Он никого не брал с пересыльного пункта или из маршевых рот. За каждого из них он выдержал целые битвы с командирами разведвзводов и рот, не желавших отдавать лучших охотников за «языками».
— Сержант Осадчий, сержант Рыскулов, рядовой Сосницкий, — назвал майор.
Круглолицый, со шрамом, вздернувшим верхнюю губу над литой кукурузной подковкой зубов, сибиряк Осадчий и черноволосый смуглый казах Рыскулов почти одновременно сняли с пирамидки свои автоматы.
— Отставить! — сказал майор. — Без автоматов…
На улице майор удивился перемене погоды. С вечера было тихо и звездно. Теперь порывистый западный ветер швырял пыль в лицо. Небо сплошь затянулось тучами, тьма была густая, чернильная. Но чутье фронтовика позволяло майору ориентироваться.
Он не оглядывался, его люди, привыкшие к ночным операциям, шли за ним шаг в шаг. Свернув в переулок, майор миновал две хаты и вошел в калитку фруктового сада, наполненного свистом ветра, скрипом веток, шелестом листьев. Голос из темноты окликнул:
— Стой! Кто идет?
Майор сказал пароль и подошел к большой крытой автомашине, вкопанной в землю. Он шепнул несколько слов Осадчему и поднялся по лестничке в машину. Здесь было светло и уютно. За столом, на котором высилась блестевшая множеством ручек рация, склонилась чернокудрая голова Маринки, перехваченная ободком наушников. Сбоку были разложены для гадания игральные карты. «Вот бы Сотникову картину написать «Сержант Смирнова на боевом посту!» — подумал майор и улыбнулся: — безыдейщиной назовут, мистикой!»
Маринка принимала большую радиограмму. Все новые группы цифр на бланке разделялись черточками. Майор слышал звонкий с присвистом однообразный напев морзянки в наушниках. С кем Маринка держит связь? Вот бы на панели рации на круглом экранчике появилось изображение того радиста! Майор еще до финской войны читал в иностранных журналах о телевидении, и с той поры оно было его заветной мечтой. Он не забывал свою мирную профессию, он знал все типы наших раций. Он не жалел времени, знакомясь со схемами и конструкциями трофейных раций, но в глубине души чувствовал, что ему уже не вернуться к любимому делу.
Приняв радиограмму, девушка включила передатчик, быстро отстучала ключом квитанцию и получила ответ корреспондента. Она записала радиограмму в журнале и еще минуту прислушивалась к гулу эфира, где в любой момент могли прозвучать ее позывные. Потом с наслаждением потянулась гибким телом, схваченным в талии новеньким офицерским ремнем. «Уже успел подарить!» — подумал майор, узнав ремень Сотникова.
Сдвинув на затылок надоевший обруч, девушка взяла початую колоду, выдернула из середины карту, но почему-то обернулась и обомлела. Загораживая карты, невпопад выговорила:
— Вы что, товарищ майор…
— Вольно! — улыбнулся майор и сел на один из широких ящиков-скамеек, устроенных вдоль стен машины. — Доложите, товарищ сержант, какого суженого карты нагадали?
Девушка еще пуще зарделась, но упрямо тряхнула головой, сбросив на лоб атласную прядь волос. Майор задал вопрос неслужебный, и она ответила в том же тоне:
— А вы сразу подсмеиваться, товарищ майор! Ну, погадала, что ж тут такого? Разве вам не интересно узнать будущее?
Вспомнив цыганку, приставшую к нему на базаре в Ростове с неизменными словами: «Позолоти ручку, красавчик, всю тебе правду расскажу, погадаю», майор расхохотался и тут же смолк от острой боли в руке. «Ого, смех мне противопоказан», — с досадой подумал он, но девушке ответил шутливо:
— Зачем же мне в будущее непрошеным соваться, а? Ну, допустим, узнаю я, что буду убит. Интереснее мне жить станет? А насчет любви я так думаю: кто полюбит на всю жизнь, тому и гадать нет надобности…
— Да-а, и совсем нет! — обиделась Маринка. — Вы так говорите, потому что девушкой не были. Девушки все гадают…
— Очень жалею, что не побывал в девушках, — сказал насмешливо майор и не удержался, уколол Маринку — Должно быть приятно, когда девушку сразу двое любят, как вас…
Девушка вспыхнула, хотела возразить, но вдруг нахмурилась, плотнее надвинула наушники, села к столу и схватила карандаш. Пока она принимала новую радиограмму, майор просмотрел журналы регистрации и приема-сдачи дежурств. До смены оставалось двадцать минут. И когда девушка повернулась, чтобы продолжить разговор, майор сказал:
