— Между прочим, господин барон, в городе уже сколько дней нет хлеба. Нас это очень беспокоит.

— Мы не снабжаем Россию хлебом, — стирая улыбку, сухо сказал барон. — А вы беспокойтесь, чтобы не было листовок.

В прихожей раздался еще звонок. Послышались шаги Тони, потом уверенный женский голос: «Доктор Рябинин принимает?» И голос Тони: «Доктор занят, присядьте, я узнаю».

Когда Тоня спросила, примет ли доктор еще пациентку, барон заинтересовался. Рябинин показал на часы: его ждали в управе.

— Успеете, — пренебрежительно бросил барон.

Рябинин не стал спорить и пригласил даму в кабинет.

Голубое платье с синей аппликацией у плеча открывало высокую нежную шею Галины. В руках она держала крохотную сумочку. Барон восторженно вскинул брови. Пепельные завитки волос упали на лоб, когда Галина слегка склонила красивую голову. Она поздоровалась с Рябининым, потом с офицером по-немецки. Она шла по комнате и говорила, будто встретила старого друга:

— Подумать, доктор, у вас тут все, как пятнадцать лет назад. И та же Аленушка, и грачи прилетели. И эта грустная сестра милосердия! Словно ничего в мире не изменилось за эти ужасные годы. В ваших стенах кажется, что и войны нет. И вы в такой же шапочке! — Она подошла к бормашине и дотронулась до ее гибкого чешуйчатого хобота. — Ах, как я боялась тогда этого чудовища!

— Простите, мадам, — стесненно сказал Рябинин. — Я что-то не помню вас в числе своих пациентов.

Галина звонко рассмеялась.

— Где же вам помнить! Мне было семь лет, и вы лечили мои молочные зубы.

Барону надоела роль свидетеля. Он успевал следить за русской речью настолько, чтобы понять, что эта дама игнорирует его присутствие. При других обстоятельствах он сразу оборвал бы эту болтовню. Но дама была красива и элегантна. Он сумел бы составить несколько любезных фраз по-русски, но понимал, что человек, коверкающий чужой язык, всегда смешон, а барон боялся быть смешным. Незнакомка приветствовала его по-немецки без малейшего акцента, может ее познания шире этой стереотипной фразы. Барон воздержался от резкости и сказал Рябинину по-немецки:

— Доктор, вас посещают милые пациентки. Назовите мне имя этой очаровательной фрейлейн.

— Галина, обер-лейтенант, фрейлейн Галина, — вместо Рябинина ответила женщина.

Ободренный успехом, барон галантно сказал:

— Вы выглядите юной феей, фрейлейн Г алина. Вы свежи и прелестны, как тюльпаны в садах Бремена.

— Не начинайте с комплиментов, обер-лейтенант. Это банально, и я устала от них в Одессе.

Ее отличная немецкая речь и непринужденность изумили барона.

— Господин бургомистр, откуда появилась в городе эта фея?

— Мадам мне незнакома, — неуверенно сказал Рябинин.

Он сказал правду. Он с возрастающим удивлением наблюдал за этой дамой, пытаясь отгадать цель ее визита. Она несомненно приезжая, в противном случае он знал бы о ней. Галина сама рассеяла сомнения мужчин.

— Не ломайте голову, господа. Я приехала к родным пенатам из Одессы всего три дня назад. И, представьте, уже так истомилась в нашем милом захолустье, что даже визит к вам, доктор, хотя мне не миновать страшной машины, показался чудесным развлечением.

Восхищение барона было неожиданно отравлено подозрением. Путь из Одессы до Энска изобиловал препятствиями даже для немецких офицеров. Он обязан проявить осторожность.

— Вы совершили далекое путешествие, фрейлейн, — сказал он несколько суше прежнего. — Кто у вас проверял документы?

— Если вы из гестапо, обер-лейтенант, то нам с вами не о чем говорить, — дерзко сказала Галина. — Мой шеф — обергруппенфюрер Вильгельм Гортнер советует мне держаться подальше от гестаповцев… — Она смерила взглядом аккуратную фигуру офицера. — Впрочем, если вам нечего делать, займитесь, — открыв сумочку, она бросила на стол документы.

Барон был шокирован. Таким тоном с ним никто не смел говорить. Рябинина позабавило смешанное выражение негодования и растерянности на лице офицера. Но всякая неприятность для барона в стенах этого дома была бы не на пользу Рябинину, и он примирительно сказал:

— Барон фон Хлюзе, мадам, адъютант командующего, в высшей степени образованный человек!

— О, барон — это иное дело, — сказала Галина и скептически прищурилась, словно проверяя, похож ли офицер на барона. — Рада с вами познакомиться, фон Хлюзе. Меня всегда привлекало величие духа старинной немецкой аристократии.

Она дружески просто подала офицеру руку. Покоренный барон поднес ее к губам. Все восемь месяцев пребывания на Восточном фронте он страдал без женского общества. Но вульгарные девицы в офицерском ресторане были ниже его достоинства. Интуиция советовала ему поторопиться, пока эта редкая женщина еще свободна. Он пригласил ее поужинать. Галина села к пианино. Он последовал за ней, бросив украдкой взгляд на документы.

— Доктор, у вас отличный инструмент! Это же Мюльбах! — Она взяла несколько аккордов. — Барон, что вам сыграть? Бетховена или Вагнера? Может, вам по душе кто-нибудь из итальянцев? А русскую музыку вы любите?

Барон замялся. Классическая музыка утомляла его, он предпочитал что-нибудь легкое, сентиментальное. Вполголоса, придавая интимность своим словам, Галина заметила:

— Как хотите, мне показалось, что вы мужественный человек и любите героику.

Она задорно пробежала пальцами по клавишам, и Рябинин, облокотившийся на пианино, вздрогнул, услышав до боли в сердце знакомую мелодию Глинки. Одним глазом он посмотрел на барона, стоявшего с другой стороны пианино. Что, если немец знает эту оперу? Излишняя роскошь — дразнить гусей!

Какая все-таки странная загадочная женщина! Актриса она или пианистка? Ее манеры исполнены простоты и достоинства и были так чужды нынешним нравам Энска, что она показалась Рябинину человеком из другого мира. Но она сама сказала, что выросла здесь. Кто же и когда воспитал ее так? Неужто она бегала в школу поблизости от его дома? Он знавал красивых женщин-аристократок и в Петербурге, и в Гейдельберге, она ни в чем не уступала им. А как пощадила ее война? Есть ведь один путь… Страшно подумать. Зачем ее вырастили такой привлекательной?

Барон со скучающим видом склонился к Галине.

— Фрейлейн, я жду вашего согласия. Вам не будет скучно!

— Это зависит от доктора, — засмеялась Галина. — Может, я вовсе лишусь аппетита.

— У вас чудесные зубы, фрейлейн. Неужели вы нуждаетесь в услугах дантиста?

Галина опустила крышку пианино, сказала со вздохом:

— Ничего не поделаешь, барон. Золотой блеск — это последний крик моды. Ради моды женщины готовы пожертвовать многим… — Она повернулась к Рябинину. — Доктор, три короночки вот тут, справа, потому что я чаще приоткрываю правую сторону рта. Два резца и один клык. Это возможно?

Рябинин вздрогнул. Что это: случайность, провокация или…

— Как вам угодно, мадам. Прошу в кресло.

— Вы к нам надолго, фрейлейн? — спросил барон.

— Недельки на две. Вас это устраивает?

— О, вполне. Разрешите вас подождать. Мой «оппель-капитан» к вашим услугам.

— Нет, нет, барон. Вряд ли я удержусь на высоте положения в этом кресле. Мне будет неприятно, если вы услышите мои стоны.

— Назначьте время, фрейлейн, — настаивал барон.

— Терпение — одна из доблестей германского офицера, не так ли, барон? Это утверждает мой шеф — человек очень мудрый.

— Фрейлейн! — умоляюще воскликнул барон.

— Вот это натиск! — лукаво погрозила Галина пальцем. — Ну, хорошо, не буду вас томить. Приезжайте за мной, Садовая, 15, но не слишком рано.

Когда барон откланялся, Галина сказала, словно советуясь:

— Он нетерпелив, но очень мил, этот барон, не правда ли, доктор? И настоящий аристократ! Разве он позволит себе унизить женщину, разглядывая на свет ее документы, как эти выскочки тридцать третьего года! Такой молодой — и уже адъютант командующего. Как хорошо! Я не перевариваю мелкую сошку!

— О да, барон — крупная фигура. Его побаивается даже полковник фон Крейц…