Утром он зашел за Кинастом в гостиницу и пригласил его распить вместе утреннюю кружку пива.
— До обеда, будь любезен, умерь свою тоску по «вечно женственному». Нам предстоит чисто мужской разговор.
В пивной Клапша Дидерих разъяснил Кинасту, как обстоит дело. Двадцать пять тысяч наличными в день свадьбы — с документами можно в любое время ознакомиться — и пополам с Эмми четверть прибылей с фабрики.
— Следовательно, только одна восьмая, — уточнил Кинаст.
— А ты что же, хотел, чтобы я даром жилы из себя тянул?
Оба недовольно помолчали.
Дидерих попытался подогреть остывшие чувства.
— За твое здоровье, Фридрих!
— За твое, Дидерих! — ответил Кинаст.
Вдруг Дидериха осенила блестящая идея.
— Ты имеешь полную возможность расширить свою долю — вложи капитал. Ведь у тебя, надо думать, немалые сбережения? При твоем-то великолепном окладе!
Кинаст заявил, что в принципе не возражает. Но срок его договора с Бюшли и Ко еще не истек. А кроме того, ему пообещали в этом году значительно повысить жалованье, и было бы преступлением против самого себя заявить теперь об уходе.
— Если же я вложу деньги в предприятие, я должен войти в него компаньоном. При всем доверии, которое я питаю к тебе, дорогой Дидерих…
Дидерих согласился с ним. У Кинаста была своя идея:
— Округлил бы ты цифру приданого до пятидесяти тысяч, и Магда отказалась бы от своей доли.
Однако Дидерих решительно отклонил предложение будущего зятя.
— Это было бы нарушением воли покойного отца, а она для меня священна. При моем размахе доля Магды через каких-нибудь два-три года в десять раз превысит сумму, которую ты сейчас требуешь. Я никогда не соглашусь с тем, что может оказаться убыточным для моей бедной сестренки!
Кинаст скептически ухмыльнулся. Родственные чувства Дидериха, сказал он, разумеется, делают ему честь, но на одном размахе далеко не уедешь. Дидерих с нескрываемым раздражением заявил, что он, слава богу, ни перед кем, кроме господа и самого себя, не обязан держать ответ.
— Двадцать пять тысяч наличными и одна восьмая чистой прибыли, это все.
Кинаст побарабанил пальцами по столу.
— Не знаю, решусь ли я в таком случае взять за себя твою сестру, — сказал он. — Последнее слово я оставляю за собой.
Дидерих пожал плечами. Допили пиво. Кинаст отправился обедать вместе с Дидерихом, который уже опасался, не улизнет ли он. К счастью, Магда приняла все меры, чтобы казаться еще обольстительнее, чем вчера, «будто знала, что сегодня все решится», — подумал Дидерих, глядя на нее с изумлением. К тому времени, когда подали пирожное, она так распалила Кинаста, что он пожелал отпраздновать свадьбу не далее как через месяц.
— Это твое последнее слово? — спросил, поддразнивая, Дидерих.
Вместо ответа Кинаст вынул из кармана обручальные кольца.
После обеда фрау Геслинг на цыпочках вышла из комнаты, где сидели жених с невестой, Дидерих тоже хотел удалиться, но обрученные решили пойти погулять и пригласили его с собой.
— Куда же мы направимся? А что мама и Эмми?
Эмми отказалась пойти с ними, поэтому и фрау Геслинг осталась дома.
— Пойдем, Дидель, иначе, знаешь, как-то некрасиво будет, — сказала Магда.
Дидерих согласился с ней. Он даже стряхнул пыль, приставшую к ее меховому жакету, когда она заходила на фабрику. Он проникся к Магде уважением, — ведь она одержала победу.
Прежде всего они направились к ратуше. Пусть на них поглазеют, это не мешает, не так ли? Правда, первый, кто попался им навстречу еще на Мейзештрассе, был всего лишь Наполеон Фишер. Он оскалил зубы, приветствуя жениха и невесту, и кивнул Дидериху, как бы говоря, что ему все ясно! Дидерих густо покраснел: остановить бы этого субъекта и тут же, на улице, задать ему хорошую взбучку, — но мог ли он позволить себе это? «Какая оплошность, что я связался с ним, с коварным пролетарием, доверился ему! И так все обошлось бы! Теперь он все время вертится здесь, старается напомнить, что я у него в руках! Еще и шантажировать вздумает». Но, слава богу, он, Дидерих, договаривался с механиком без свидетелей, и пусть Наполеон Фишер болтает что угодно, — все можно объявить клеветой. Дидерих посадит его за решетку! Но он так ненавидел механика за сообщничество, что, несмотря на двадцатиградусный мороз, его бросило в жар и в пот. Он оглянулся по сторонам. Неужели на голову Наполеона Фишера ниоткуда не свалится кирпич?
На Герихтсштрассе Магда решила, что их прогулка уже оправдала себя — у одного из окон в доме члена суда Гарниша стояли Мета Гарниш и Инга Тиц. Магда не сомневалась, что при виде Кинаста лица у обеих беспокойно вытянулись. На Кайзер-Вильгельмштрассе, к сожалению, ничего интересного не случилось, разве что майор Кунце и Гейтейфель, направлявшиеся в «Гармонию», издали проследили за ними любопытным взглядом. Зато на углу Швейнихенштрассе произошла совершенно неожиданная для Дидериха встреча: впереди, в нескольких шагах от них, шли фрау Даймхен и Густа. Магда тотчас же прибавила шагу и принялась болтать еще оживленнее. Расчет оказался точным. Густа оглянулась. Это был превосходный случай сказать:
— Фрау Даймхен, позвольте вам представить моего жениха господина Кинаста.
Жениха осмотрели с ног до головы; по-видимому, он понравился, так как Густа, которая шла с Дидерихом позади, не без почтительности спросила:
— Где вы его откопали?
— Не всякой посчастливится, как вам, найти своего суженого рядом, под рукой, так сказать, — отшутился Дидерих. — Зато наш посолидней.
— Вы опять за свое? — воскликнула Густа, впрочем без запальчивости. Их взгляды на мгновение встретились, и она слегка вздохнула. — Мой Вольфганг бог весть где носится. Чувствуешь себя словно вдова какая.
Она задумчиво посмотрела на Магду, шедшую впереди под руку с Кинастом.
— О мертвых нечего горевать, — многозначительно сказал Дидерих, — займитесь лучше живыми.
Он наступал на Густу, оттесняя ее чуть ли не к стенам домов и настойчиво заглядывая в глаза. И вот на какой-то миг в этом милом пухлом лице что-то раскрылось ему навстречу.
К сожалению, перед ними уже высился дом номер 77 по Швейнихенштрассе; мать и дочь попрощались и скрылись в подъезде. За Саксонскими воротами уже ничего привлекательного не было. Повернули обратно. Магде захотелось подбодрить Дидериха. Опираясь на руку жениха, она сказала:
— Ну, что ты думаешь на этот счет?
Дидерих вспыхнул и засопел.
— Что уж тут думать! — пробормотал он, и Магда рассмеялась.
По безлюдной улице, в сгущающихся сумерках, кто-то шел им навстречу.
— Уж не Бук ли это? — нерешительно спросил Дидерих.
Человек приближался: толстый, несомненно молодой, в мягкой широкополой шляпе, одетый не без изящества. Он загребал на ходу ногами.
— И в самом деле Вольфганг Бук! — Дидерих был разочарован: «А послушать Густу, так он на краю света. Я ее отучу лгать».
— Ах, это вы! — Бук крепко пожал руку Дидериху. — Очень рад!
— И я также, — ответил Дидерих, досадуя на Густу, и познакомил своего будущего зятя со старым школьным товарищем. Бук принес свои поздравления и, присоединившись к Дидериху, пошел за четой обрученных.
— Вы, вероятно, направляетесь к невесте? — спросил Дидерих. — Она дома. Мы только что проводили ее.
— Да? — протянул Бук и пожал плечами. — К ней я всегда успею, — прибавил он флегматично. — А сейчас я рад, что мы с вами снова встретились. Наша беседа в Берлине, — единственная беседа, — была крайне интересной.
Дидериху и самому так казалось, хотя в свое время этот разговор вызвал у него только раздражение. Он необычайно оживился:
— Я очень виноват перед вами — так и не ответил на ваш визит. Но кому-кому, а вам-то хорошо известно, что в Берлине всегда что-нибудь да помешает. Здесь, конечно, времени сколько угодно! Тоска, верно? Неужели можно прожить здесь всю жизнь? Трудно себе представить, право! — Дидерих показал рукой на серый ряд домов.
Вольфганг Бук наморщил слегка горбатый нос, втянул воздух и пошевелил губами, как бы пробуя его на вкус. Взгляду он придал глубоко задумчивое выражение.
