С горы Сеира, той, чей склон восточный

Господствует над городом святым,

Во множестве спустились христиане;

Несут мужчины, женщины и дети

Дары завоевателям. С восторгом

Глядят на избавителей и братьев,

Рассматривают их вооруженье

И верный путь указывают войску.

Готфрид в пути все берега морского

Старается держаться. Там, он знает,

Стоит дозором дружественный флот,

Надежная поддержка и подмога.

Лишь для него вся жатва золотится

На островах; лишь для него Хиоса

И Крита виноград созревший рдеет,

И этим он вполне обязан флоту.

Под тяжестью судов вздыхает море,

И пенится под веслами волна.

Нет больше здесь приюта сарацину:

Он всюду встретит рабство или смерть.

Венецианцы, бритты, генуэзцы,

Французы, сицилийцы и голландцы

Морские флаги выслали сюда,

И из-за них морской не видно глади.

Одним порывом движимы те флоты,

Одни их с войском связывают узы.

Добытые на разных берегах,

Они ему припасы доставляют.

Меж тем Готфрид уже успел вступить

В пределы иноверческих владений

И быстро приближается к местам,

Святою кровью Бога орошенным.

Но, вестница и правды и неправды,

Молва распространяет слух повсюду

О том, что христиане уж в походе

И что уж их нельзя остановить.

Высчитывает силы их она,

Достойнейших вождей перечисляет

И, в ужас похитителя ввергая,

Сулит ему злосчастнейший удел.

Боязнь беды мучительней гораздо

Беды самой сердца приводит в трепет.

Встревоженное ухо жадно ловит

Пустые, непроверенные вести

И мрачное смятенье вносит в души.

Невнятный, смутный ропот переходит

Из города в деревни и обратно,

Печали и тревоги умножая.

Меж тем тиран уже лелеет в сердце

Намерения злые. Аладином

Его зовут. Недавно власть похитив,

От страха он не ведает покоя.

Жесток он от рождения, но годы

Смягчили нрав его. Теперь воскресли

В нем старые заботы: и врагов

Боится он, и подданным не верит.

В одном и том же городе живут

Два разные народа разной веры:

Числом преобладают христиане,

Но сила вся в руках магометан.

Когда глава Солима Аладин

Престол здесь учредил, неверным сделал

В налогах он большое облегченье,

Излишек же взвалил на христиан.

Сугубый страх их ненависти в нем

Сугубую жестокость пробуждает.

Доныне так еще не пламенела

И крови так не жаждала она.

Змея, окоченевшая от стужи,

К весне вреднейшей тварью оживает;

Как ни смирен, ни кроток лев ручной,

Он дикого ужасней, раздраженный.

«Я вижу ясно, – говорит тиран, —

Неверных подавляемую радость;

Их наши злополучия питают,

Слезам же улыбаются они.

На жизнь мою, быть может, посягая,

Они куют измену втихомолку

Иль ожидают случая внезапно

Впустить сюда своих названных братьев.

Нет, козни их разрушу я, свой гнев

В крови их потушу и этой кровью

Залью Солим; у матерей в утробе

Младенцев нерожденных уничтожу.

Сожгу дома и храмы их, и вот,

Где будут их костры – на этом Гробе

Святыни их; среди молитвословий

Жрецы как жертвы первые падут».

Так нечестивец думает, однако

Злой умысел не переходит в дело;

Но если он щадит невинность, в этом

Не жалость выражается, а трусость.

Страх будит ярость в нем, а пущий страх

Ее смиряет снова. Он боится

Закрыть пути к переговорам мирным

И рассердить сильнейшего врага.

Так варвар пыл обуздывает свой —

Иной исход дает ему, вернее.

Деревни разоряет он, стирает

С лица земли лачуги бедняков;

Все предает огню, не оставляя

Ни пищи христианину, ни крова.

Ручьи он даже портит и колодцы,

Примешивая яд к воде здоровой.

Меж тем Иерусалим он укрепляет.

Надежная твердыня с трех сторон,

В защите он лишь с севера нуждался.

Чуть Аладин опасность заподозрил,

Как поспешил там стены возвести

И воинов отряд укрыть за ними,

Из подданных набрав его отчасти,

Отчасти же наняв чужих людей.

Среди военных сборов предстает

Однажды сам Исмен перед тираном;

Исмен, который властен из могилы

Бездушный прах на свет и к жизни вызвать;

Исмен, чей мрачный голос повергает

Владыку преисподней в страх и трепет;

Исмен, поработитель темных сил,

То милостивый к ним, то беспощадный.