* * * Играй, играй, цыган проклятый, Пой, неизбывная тоска, Стакан вина, в руке зажатый, Сияет и дрожит слегка. Гитары томные напевы И голос Маши неземной… Друг или враг, садись со мной И пей, и слушай голос девы. И знай, что на путях земных Бывают странные свиданья, И прозревай миров иных Вот в этом кабаке сиянье. * * * Так до конца идти не перестану В недоуменье, из последних сил, Когда-нибудь прилягу и не встану, И даже не пойму зачем я жил. Прибавится морщин на лбу высоком Больного друга и у глаз жены, Останутся оборванные строки Моих стихов — кому они нужны? И это всё. Так страшно и так мало. В такой тоске прожить так много лет! Какой бессмысленный и жалкий бред. О как душа бездомная устала! * * * Ничего не хотеть, ни о чём не жалеть, Лечь на землю и в чёрное небо глядеть. Встала в небе луна и ушла. Мир уснул, и лягушка рыдает вдали, Легким инеем звёзды на землю легли… Ты на сердце мне камнем легла. Солнце Таисии Смоленской Оно похоже на лицо японца, Расплавленное в адовом огне… Я не люблю полуденного солнца, Оно томит и жалит сердце мне. Люблю закат, его очарованье, Преддверье надвигающейся тьмы, Он в красоте сгорает и в страданье, В сиянье полусвета, полутьмы. И два луча, с небес к земле срываясь — Кроваво-красный, тёмно-голубой, — Не разделяясь, не соединяясь, Как ты со мною и как я с тобой. * * * В Вифлееме Младенец родился — Много прошло веков. Где звезда, что вела Волхвов? Где пастух, что у яслей молился? * * * …Когда поймёшь, что всё на свете ложь, — Лишь смертная правдива в муке дрожь, — Что мёртвый лик воистину красив, Что только мёртвый рот красноречив, Тогда ты замолчишь и будешь ждать, Чтоб смерть сняла с молчащих губ печать. * * * Когда останусь совсем один — Покинут меня и жена, и сын, Друг отвернётся, товарищ предаст, На расстрел Россия меня отдаст И в глазах уже больше не будет слёз, — Я увижу крест, на кресте Христос. Он пробитую руку от креста оторвёт, Чтоб коснуться моей груди, И опять тот же гвоздь Его руку пробьёт, Для тех, кто ещё впереди, Для тех, чьи сердца в слезах и огне. И никто уж не сделает больно мне. Элегия Ещё я продолжаю жить Безумно и однообразно, Ещё, скользя, не рвётся нить Меж пальцев парки безобразной. Ещё я кое-что люблю И иногда ещё мечтаю, Работаю, гуляю, сплю И книги иногда читаю. Но что-то в самой глубине Во мне прошло иль изменилось, На жизни медленном огне Сгорело и испепелилось. И будто сам себе чужой Смотрю, почти без содроганья, На потемневший образ мой И слышу парки бормотанье. * * * Н.М. Твардовской Чёрное море шумит у пустых берегов, Тёмные волны летят на высокие скалы, На берегу остановится путник усталый, Смотрит на волны, на мутные гребни валов. Капли солёные тихо плывут по лицу — Так же как я, ты бессильна, слепая стихия, Так же как я, ты в пучины вернёшься глухие, Грозное море, и ты возвратишься к концу. России Ты мне нужна, как ночь для снов, Как сила для удара, Как вдохновенье для стихов, Как искра для пожара. Ты мне нужна, как для струны Руки прикосновенье, Как высота для крутизны, Как бездна для паденья. Так для корней нужна земля, А солнце для лазури, Ты мне нужна, как воздух для В громах летящей бури, Нужна как горло соловью, Как меч и щит герою, Нужна в аду, нужна в раю, — Но нет тебя со мною. * * * И не прощённо, не раскаянно, В гордыне, ужасе и зле И в страхе бродит племя Каина По русской авельской земле. * * * Ирине Туроверовой А у нас на Дону Ветер гонит волну Из глубин голубых в вышину, И срываясь с высот, Он над степью плывёт, И тогда степь как лира поёт. И выходит казак На порог, на большак, В всероссийский безвыходный мрак. Сердце в смертной тоске, Сабля в мёртвой руке И кацапская пуля в виске. Средь цветущих садов Бедный рыцарский кров, Подожжённый руками рабов, Полыхает в ночи, Отзвенели мечи, Замутились донские ключи. Но подобный орлу, Прорываясь сквозь мглу, Не подвластный ни страху, ни злу — Медный крест на груди — Дон в крови позади, Дон небесный ещё впереди. |
