Шампанское, и водка, и абсент,

И музыка, и запах ресторана —

Затянутая в смокинг обезьяна

Старухе шепчет сальный комплимент.

Поёт цыган, а важный метрдотель

Склоняется к икающим влюблённым —

Карману и душе опустошённым

Должно быть вреден благодатный хмель.

Он жжёт огнём свинцовые сердца,

Их прочный мир шатается и тает,

Обломанные когти выпускает

Придушенная совесть подлеца.

Уйдём, мой друг, отсюда навсегда,

Мы тоже пьяны, но совсем иначе…

Уйдём скорей, иль ты опять заплачешь

От боли, отвращенья и стыда.

Откроем дверь, пусть ветер пробежит

По волосам, по тихим струнам лиры,

Пусть мир иной, страдающий и сирый,

Заблудших нас и примет и простит.

Уходит жизнь, слабеют силы,

И всё невыносимей жить,

Но голос музы, голос милый

Не в силах сердце разлюбить.

Всё призрачно, всё безнадежно…

Но иногда, но иногда

Далёкий голос, голос нежный

Оттуда долетит сюда,

И сердце вздрагивает. Жадно

Прислушивается. Едва,

Едва он слышен. Беспощадный

Шум, заглушающий слова

Меж Ней и мною. О, как трудно,

Мучительно и сладко мне

Чуть слышный отзвук песни чудной

В блаженном слушать полусне,

И слов разорванных на части,

И звуков смысл воссоздавать,

И тени света, тени счастья

Во мгле и боли прозревать.

Уходи навсегда, исчезай без следа в темноте,

Из которой я вызвал тебя вдохновеньем и страстью,

Я не в силах тебя удержать на такой высоте —

На такой высоте разрывается сердце на части.

На такой высоте слишком страшно, и трудно дышать,

Я тебе возвращаю свободу, моя дорогая, —

Так срываются звёзды, что больше не в силах сиять,

Так снижается пламя, в ночи ледяной догорая.

Я прощаюсь с тобой, я тебе улыбаюсь в слезах,

Я тебе улыбаюсь, от сердца тебя отрывая…

Ты сияла надеждой в моих безнадежных мечтах,

Я прощаюсь с тобою, любя и уже забывая.

Всё глуше сон, всё тише голос,

Слова и рифмы всё бедней, —

Но на камнях проросший колос

Прекрасен нищетой своей.

Один, колеблемый ветрами,

Упорно в вышину стремясь,

Пронзая слабыми корнями

Налипшую на камнях грязь,

Он медленно и мерно дышит —

Живёт — и вот, в осенней мгле,

Тяжёлое зерно колышет

На тонком золотом стебле.

Вот так и ты, главу склоняя,

Чуть слышно, сквозь мечту и бред,

Им говоришь про вечный свет,

Простой, как эта жизнь земная.

Ты встаёшь из ледяной земли,

Ты почти не виден издали,

Ты ещё как сон — ни там, ни здесь,

Ты ещё не явь — не тот, не весь…

Стискиваю зубы. — Смерти нет.

Медленно сжимаю сердце. Свет

Каплями стекает с высоты.

Явственней видны твои черты,

Но слова твои едва слышны,

Но глаза твои ещё мутны,

Будто между нами пролегло

Дымом затемнённое стекло.

Смерти нет. Не может смерти быть.

Надо всё понять и всё забыть.

Страшное усилье. Страшный свет,

Слабый звон… — Ты видишь, смерти нет!

Огромные, двуглавые орлы

Средь вековой, среди российской мглы.

Безумный царь, в кольчуге боевой,

Взнесённый над шипящею змеёй.

В глухом бреду александрийский стих,

Декабрьский ветр в пустынях ледяных,

И плач зурны, и крыльев лёгкий взмах,

И слёзы вдохновенья на глазах.

Надменный взгляд, скрипение пера —

Как ловко мечут карты шулера.

О, как тяжёл и холоден свинец

Высокомерных и пустых сердец.

Усмешкою какой кривились рты,

Когда ты навзничь падал с высоты,

Когда в грязи любовь, в крови снега,

Под шпорой щегольского сапога,

Когда уже не изменить судьбу,

Когда свинец в боку, мертвец в гробу.

Иногда, из далёкой страны,

Из моей страны, из России,

Как будто летя с вышины,

Голоса долетают глухие.

Прислушиваюсь. — Слабый зов,

Иль может быть плач или пенье…

Но только не слышно слов,

Шум мешает и сердцебиенье.

Но смысл, разве он в словах?

Я всё понимаю по звуку —

Отчаянье их и страх

И ненависть их и муку.

Я слышу их много лет

(Теперь они глуше, чем прежде).

В тьму из тьмы, я кричу им в ответ

О гибели и надежде.

И сливается голос мой

С голосами глухими народа

Над его огромной тюрьмой,

Над тесной моей свободой.