— Очень.

— Леомини была прелестной девушкой. Она жила на острове Кауай, где в 1778 году высадился капитан Кук. Ты ведь слышала о капитане Куке, милая?

— Джейрд, перестань. Кто же не знает о капитане Куке?

— Ну так вот, Кук высадился на острове, и туземцы приняли его за божество. Трудно было представить более гостеприимную встречу. Ты ведь уже заметила, что островитяне — веселые и беззаботные люди. Они готовы предоставить белым пришельцам все, что те только пожелают. Леомини отдалась одному из матросов Кука, о котором знала только, что звали его Питер. Вскоре корабли Кука покинули остров, а вместе с ними навсегда скрылся за горизонтом и возлюбленный Леомини. Она вскоре родила мальчика и назвала его Макулиало. Позже Леомини вышла замуж за одного из гавайцев и родила еще двоих детей — мальчика и девочку. Муж Леомини усыновил ее первого ребенка, относился к нему, как к родному, и все-таки мальчик чувствовал себя отверженным.

Кук открыл белым дорогу на острова, и они стали прибывать все чаще и вести себя все более агрессивно. Дело доходило до кровопролития, и отношение к белым пришельцам резко изменилось. А Макулиало был больше похож на белого, чем на туземца.

В 1794 году он, будучи пятнадцатилетним юнцом, нанялся на китобойное судно и отправился в Америку. Он вернулся через пять лет, и не один, а с сыном, прижитым от американской проститутки, которой вовсе не нужен был ребенок. Если бы Макулиало не забрал его с собой, она скорее всего продала бы ребенка.

— Но это же чудовищно! — воскликнула Коринна, не сдержавшись.

— Слушай дальше. Макулиало поручил мальчика попечению своей матери. Киака, так он назвал своего сына, вырос на острове Оаху, но на Гавайях не остался. Он отправился сначала в Англию, а потом в Ирландию. Там он женился, и в 1820 году на свет появилась Коллин Наяхе. Киака решил остаться в Ирландии, и его дочь выросла в европейской среде. В 1839 году она вышла замуж за французского купца Пьера Курдэна, а через год родилась моя мать.

Джейрд начал рассказывать о своей матери, и его голос стал мягче, а лицо засветилось нежностью.

— Детство Ранэль прошло во Франции, а затем она с родителями отправилась в Сан-Франциско.

— Это время золотой лихорадки, правда?

— Правильно. Тогда вокруг Сан-Франциско начали мыть золото, но моему деду не повезло. Он был прирожденным торговцем и вскоре вернулся к любимому делу. Три года он с семьей колесил по всей Америке, наконец осел в Бостоне и открыл там небольшой магазинчик.

— И именно тогда Ранэль встретила моего отца?

— Да, именно тогда. Но после того как твой отец разорвал помолвку, она уже не могла оставаться в Бостоне. Ее родители умерли, надвигалась гражданская война, и Ранэль решила бежать на Гавайи. Ведь там у нее была дальняя родня, у которой Ранэль надеялась найти поддержку, и не ошиблась. И Акела, и Кулиано прекрасно знали историю своей семьи, Леомини и ее первого сына. Акела приютила девушку у себя, и Ранэль не была никому обузой. Она работала в школе, учила маленьких островитян английскому и французскому. Потом она познакомилась с моим отцом, и они поженились. Остальное тебе известно.

— Так, значит, ты наполовину англичанин, наполовину француз, немного ирландец и совсем чуть-чуть гаваец?

— Тебя беспокоит, что я отчасти туземец?

— Вовсе нет! С какой стати? Напротив, история твоей семьи так романтична! Это замечательно, что вы передаете семейные предания из поколения в поколение, — ответила Коринна и, помолчав, спросила:

— Скажи, Джейрд, ты по-прежнему ненавидишь моего отца?

— Чувство, которое я испытываю к Сэмюэлю Бэрроузу родилось не вчера. Оно не оставляет меня с детских лет.

— Значит, ненавидишь, — заключила Коринна, — ну, а меня?

— Поначалу вы с отцом были для меня единым целым. Поэтому, когда я начал мстить тебе, никаких угрызений совести я не испытывал.

— А теперь?

— Это трудный вопрос. Кори, — Джейрд пытался подобрать нужные слова, — я не тебя ненавижу, а то, что ты сделала.

— Но…

Коринна хотела снова сказать ему, что не совершила ничего дурного, но сразу замолчала. Это было совершенно бессмысленно и могло привести только к новой ссоре.

— Джейрд, а не пора ли нам возвращаться?

— Уже слишком темно, придется дождаться утра.

— О чем ты говоришь, Джейрд? Мы не можем ждать. Дома будут волноваться. Представляешь, как беспокоится сейчас Флоренс?

— Никто не будет волноваться. Акела сразу догадается, что мы задержались допоздна и остались у Кулиано. Мы все так часто делаем. И Флоренс она сумеет успокоить.

— Нет, Джейрд, я хочу вернуться сейчас, немедленно. — Коринна решила добиться своего, ведь дома ее ждал Михаэль; она и так пропустила дневное кормление.

— Отлично, хочешь идти — пойдем. Но когда ты будешь спотыкаться о корни деревьев, терять туфли и падать с крутых склонов, не зови меня на помощь. Я не приду.

— Но я вовсе не хочу падать и спотыкаться!

— Тогда прояви благоразумие и перестань спорить со мной. Дома тебя не ждут никакие неотложные дела, — ответил Джейрд и вдруг, сменив гнев на милость, привлек жену к себе, — правда, ты, быть может, спешишь из-за обещанной прогулки по берегу? Но она от нас не уйдет.

— Я об этом вовсе не думала!

— Не надо так волноваться, дорогая, — Джейрд широко улыбнулся, и его белые зубы блеснули в темноте, — обещаю тебе, завтрашнюю ночь мы проведем на берегу. А сегодня я отведу тебя в одно местечко, здесь, рядом с домом, где мы сможем прекрасно отдохнуть и расслабиться.

— Джейрд, прекрати, — Коринна пыталась быть рассудительной, но это у нее с каждой минутой получалось все хуже и хуже, — мы уже достаточно сегодня…

— Нет, совсем не достаточно. Это была только легкая закуска для аппетита. По-моему, она тебе пришлась по вкусу, но главное блюдо еще впереди.

— Ты иногда ужасно груб! — Коринна попыталась высвободиться, но Джейрд только расхохотался в ответ и прижал ее к себе еще крепче.

— Джейрд, прекрати сейчас же! Кулиано заметит! Ты представляешь себе, что он подумает, если мы вот так, не прощаясь, скроемся в темноте?

— Он подумает, что мы отправились заниматься любовью, и не осудит нас. Ночь для того и создана. Кулиано и сам еще не забыл свои молодые годы. Я думаю, что он редко дает своей японке забыть о том, что она жена страстного туземца.

— Джейрд, ты неисправим!

— Ты совершенно права, милая моя, — ответил он и слегка коснулся пальцем ее губ, — я неисправим. Ты мне нужна все время, по-моему, я никогда не смогу тобою насытиться. Пойдем, и не беспокойся больше ни о чем.

Обняв жену за талию, Джейрд повлек ее в темные заросли подальше от костра, а Кулиано все пел и пел в ночной тишине.

Коринна вняла совету мужа и перестала думать о сыне. Он был с Флоренс и Акелой. Они давным-давно накормили его, и он, наверное, мирно посапывал в своей колыбельке. Сейчас для нее существовал только Джейрд.

Солнце уже поднялось высоко и начало немилосердно припекать, но Коринну это не смущало. Она медленно брела вдоль берега, загребая горячий песок. На губах ее играла рассеянная улыбка. Жизнь была на редкость прекрасна!

Они с Джейрдом вернулись домой рано утром, и Коринна с радостью узнала, что их отсутствие никого не взволновало. Михаэль был бодр и весел, как всегда. Кажется, твердая еда теперь нравилась ему гораздо больше материнского молока.

А какая чудесная была ночь у них с Джейрдом! Каким потрясающим любовником оказался ее муж, неторопливым и терпеливым, какие потрясающие ощущения он дарил ей. А она оказалась очень способной ученицей.

Вспомнив о прошедшей ночи, Коринна вынуждена была признаться себе, что ей хорошо с Джейрдом не только в постели. Здесь, в деревне, он был совсем иным, новым человеком. Совсем не тот записной обольститель бостонских дам и не разъяренный муж, нет! Здесь она узнала другого Джейрда, остроумного, жизнерадостного, заботливого, любящего своих близких и горячо любимого ими. С каждым днем Коринна привязывалась к нему все сильнее, все крепче…