Был в практике этого доктора и другой случай, когда пациента пришлось отослать к духовнику, но вторая история весьма отличалась от предыдущей. Действующим лицом на этот раз оказалась практичная крестьянка из рыбацкой деревни в районе северных rias Галисии. Вера в колдовство и магические силы по-прежнему очень сильна в этих отдаленных уголках страны, особенно среди женщин, да и мужчины подчас пользуются этим. Одно из наиболее живучих поверий связано с meigallo{133}. Определение этого таинственного понятия звучит настолько туманно, что им можно объяснять какие угодно случайности. Meigallo может представлять собой чары, вызывающие болезнь, сглаз, проклятие, вынуждающее людей действовать, повинуясь странному влечению. И есть ведьмы, известные во многих деревнях, которые умеют не только излечить, но и набросить meigallo на тех, кто имел несчастье их оскорбить. Некоторые из этих колдуний отличаются любвеобилием и могут набрасывать что-то вроде meigallo на мужчин, которых желают завлечь в свои сети.
«Вот так и с нами случилось»,— объясняла встревоженная крестьянка, приехавшая на прием к доктору вместе с мужем-рыбаком. Тот, покуда женщина излагала врачу суть дела, сидел, опустив глаза, вертел в руках кепку, не говоря ни слова. «Одна женщина из нашей деревни,— сказала жена рыбака,— набросила на моего бедного Хуана meigallo».— «А вы знаете, кто она?» — пытаясь скрыть улыбку, спросил врач. «Конечно знаю! — с жаром ответила крестьянка. — Это Марикита. Она одно время имела виды на моего Хуана. Тот старался не попадаться ей на глаза, и тогда она принялась бросать на него meigallo, чтобы заставить его прийти к ней».— «А на что он жалуется?» — серьезно спросил доктор. Рыбак залился краской. «Жалуется? О да, у него сильно болела голова, и он тогда сказал мне: “Я знаю, что это такое, это — meigallo. Раньше у меня никогда не болела голова”. Я дала ему аспирину, но это не помогло. Мой муж говорил: “Я чувствую, что Марикита зовет меня, странная сила тянет меня пойти и повидаться с ней. Это ужасно — ее meigallo очень сильное”».— «И что же вы сделали?» — спросил врач, начиная чувствовать симпатию к доверчивой галисийке. Та печально ответила: «А что мне оставалось делать? Мой бедный Хуан был сам не свой. Я боялась за его рассудок. Эти meigallos могут быть очень опасными. От них не один мужчина спятил. Я сказала ему, чтобы он шел к Мариките и провел с ней ночь».— «И часто такое бывало?» — спросил доктор. Рыбак беспокойно ерзал на стуле. «Довольно часто,— сказала женщина.— Я думала, что это пройдет, но стало только хуже. Вот почему я решила посоветоваться с вами, доктор. Похоже, meigallo действительно крепко держит моего мужа. Он не в силах сбросить его. Нельзя же так дальше жить. В конце концов, я ведь его жена.— Она встревоженно поглядела на доктора: — Вы поможете ему?»
Доктор вздохнул. «Я не лечу meigallos,— сказал он крестьянке,— тут поможет только священник. Я назову имя духовника, к которому вам следует обратиться, и советую сейчас же пойти к нему и исповедаться. Поскольку это не ваш деревенский священник,— тут врач строго посмотрел на рыбака,— Хуану будет легче объяснить, что произошло».— «Это еще почему?» — полюбопытствовала женщина. «Потому,— уклончиво ответил доктор,— что с незнакомыми людьми легче говорить».— «Хуану будет трудно говорить со священником,— сказала крестьянка, укоризненно глядя на своего благоверного,— все равно — здесь или в деревне. Он уже давно не был на исповеди». Рыбак понурил голову. «Я думаю, ему следует наверстать упущенное и исповедаться сейчас, прежде чем отправиться домой,— посоветовал доктор.— Вы сделаете это, Хуан?» Рыбак приподнял голову и кивнул.
Когда они уходили, жена грустно произнесла: «Жаль, что вы не смогли вылечить Хуана. Но он, перед тем как мы пришли к вам, предупреждал меня, что доктора ничего не понимают в meigallos».
Доктор улыбнулся...
...Судья Николас Тенорио в начале века описывал танцы, исполнявшиеся в деревне Виана де Бочо летом при свете полной луны. Этот обычай — ныне канувший в Лету — представлял собой любопытный пережиток веры, будто луна способна влиять на любовные влечения. Молодые люди танцевали, собравшись вместе, под аккомпанемент conchas[94] и тамбуринов и пели жалобную любовную песню, подняв лица к луне. Их танец и песня длились до рассвета и заканчивались, как и у предков-северян, воем на луну. Песня могла звучать примерно так: «Выйди, луна, выйди из-за туч, чтобы те, кого любили да бросили, могли полюбить снова». По всей Испании, от Галисии до Андалусии, до сих пор верят, будто луна способна влиять на деторождение. Если вы хотите иметь сына, то зачатие следует планировать на растущую, а если дочь — на убывающую луну. Тот же принцип годится и для случки скота и соблюдается многими фермерами.
Приведенный ниже куплет, где любовь традиционно сравнивается с огнем, возможно, связан с любовными чарами:
О Мануэль мой, Мануэль,
Тебя из воска я слепила,
Когда бы я была огнем,
Тебя бы тут же растопила.
(Растопить на огне вылепленную из воска фигурку, нареченную именем любимого, считалось безотказным способом «растопить лед в его сердце».)
Весьма вероятно, что гораздо более действенным методом было использование грубой физической силы — правда, после надлежащего предупреждения, как в другой народной песенке: «Марухита, Марухита в желтой юбке, если ты мне попадешься на дороге — никакого “не хочу!” не стану слушать».
Многие народные песни вызывают в памяти старые средневековые приметы любви: «Я спать ложусь там, где ручей бежит, журчит вода: “Кто любит, тот не спит”. У нас пять чувств, без них не обойтись, но коль влюблен — со всеми враз простись».
Со времен средневековья и до наших дней галисийская любовная лирика тесно связана с природой, и самое вульгарное, до крайности приземленное описание любовных ласк привлекает своей наивностью:
Помнишь, той летней ночью
Как тебя я ласкал?
Звездочки ты считала,
Я травинки считал.
В Галисии, как и вообще в Испании, святой Антоний — «брачный» святой. К нему обращаются, когда хотят что-то найти — от потерянной вещи до нового возлюбленного. Если святой отказывается прийти на помощь, его ждет наказание. В галисийской деревне Форкарай статую святого Антония приходится бдительно охранять от девушек, чьи молитвы пропали впустую,— если небожитель не торопится найти им novios, они в отместку надевают на шею статуи веревочную петлю или вытаскивают беднягу Антония на улицу, под дождь. Когда же novio появляется, торжествующая novia повязывает на шею святому галстук возлюбленного. В одно прекрасное утро Антоний щеголял ни много ни мало сразу в семи галстуках! В этой деревне бытует поверье, будто можно свести соперницу в могилу, наступив ей на платье во время торжественной мессы или процессии.{134}
Я удивилась, узнав, насколько осмотрительно ведет себя большинство помолвленных пар. Поначалу я думала, что молодые люди дурачат меня, уверяя, будто novios никогда не целуют друг друга в губы — только в щеку, но то же самое я слышала и в других районах Испании; это подтвердили и степенные испанцы, которым не было никакого резона меня дурачить, Novios позволено нежно целовать друг друга, но действительно только в щеку, на страстные поцелуи наложено строгое табу. Это — грех, и виновных ожидают адские муки. Как говорил мне врач из Барселоны: «У нас есть поговорка: “Поцелуй в губы — половина ребенка!”»{135}.В этом поверье есть доля правды, в особенности если речь идет о пылких юных испанцах, которые быстрее, чем их сверстники-северяне, способны перейти от поцелуя в губы к другим, не столь невинным проявлениям страсти, трудно контролируемым. Одна из самых больших опасностей, с которыми сталкиваются влюбленные в Англии и других странах, состоит именно в этом, и первый вопрос, который они в сомнении и беспокойстве задают взрослым: «Как далеко мы можем зайти?» Испанцы же полагают, что лучше не подносить факел к пороху и воздерживаться от коварного первого шага — поцелуя в губы. Вероятно, это правильно и, несомненно, очень мудро.
