И тем не менее эти заботы в глубине, подсознательно, все же были ему очень приятны: будучи в черном смокинге, находиться рядом со счастливой, улыбающейся, цветущей красавицей невестой в белом подвенечном платье, получать поздравления от нарядных, пребывающих в прекрасном, праздничном настроении родственников, друзей и подруг, ощущать вступление в полноценную семейную жизнь — как же это должно быть хорошо! И если даже мысли об этом доставляли ему удовольствие, то каково, наверное, предаваться нм Жанне! К ее присутствию в квартире он привык очень быстро, постель пахла ее кожей, волосами, и он уже не мог представить себя спящего в одиночестве, — даже если они уставали за день и погружались в сон каждый на своей половине кровати, то просыпались все равно лежащими в обнимку.

С мыслями о предстоящей свадьбе Влад начал свой рабочий день в среду. Отвлекали его от них частые звонки, новые инструкции ЦБ, кои надо было изучить, и скопившаяся за время его руководства отделом кипа бумаг, которые он ежедневно обещал себе разобрать, но откладывал «на завтра». И только когда он отправился с Косовским на обед, вдруг вспомнил о том, что сегодня истек двухнедельный срок со дня предоставления кредита ООО «Айс М», которое с момента списания полутора миллиардов не провело по своему счету ни одной операции. Хоть времени было достаточно — и сегодня до конца рабочего дня, и завтра вполне годилось, — но мерзкий холодок все же пробежал по спине Влада. После обеда он было решил позвонить господину Бойкову в офис сам, но передумал — счел это несолидным, да и время еще терпело, решил подождать до завтра. Но облигации в кассе все же забрал, пересмотрел их, пролистал, поместил в свой сейф.

До конца дня никто так и не позвонил — нет, конечно, раздавались какие-то звонки, но того, которого он ждал более иных, не было. На вечер они с Жанной запланировали поход в БДТ, но, когда явились в театр, ни вполне достоверно изображаемые трагические события играемой; пьесы, ни двести граммов дрянного коньяку в буфете не могли отвлечь его от непонятного, отвратительного ощущения где-то внутри, в желудке; именно физически противного и тяжелого ощущения. Жанна поначалу была весела, чувствовалось, что у нее настроение на подъеме, как, впрочем, и во все последние дни, но быстро заметила состояние Влада и, после того как не получила ответа на свои многочисленные вопросы о причине его отрешенности и невнимания к спектаклю, надулась, пусть и ненадолго. Он понимал, что никаких причин для беспокойства у него нет, что все нормально, но совершенно необъяснимо что-то грызло его изнутри и давило сверху, как будто его опустили глубоко под воду и толща ее навалилась своей тяжестью на каждый квадратный сантиметр его тела, пыталась сжать его легкие, раздавить его всего.

В разгар спектакля, всего спустя пятнадцать минут после антракта, он вдруг вскочил, с трудом протиснулся меж коленками зрителей и спинками кресел соседнего ряда, вышел наружу. Вздохнул как можно глубже, ослабил узел галстука, подошел к буфету, попросил еще коньяку. Парень с тоненькими усиками и маленькой бородкой понимающе кивнул, отмерил в пластмассовом стаканчике сто граммов, перелил в тонкостенный с дурацкой красненькой полоской и подвинул его Владу. Грязные пластмассовые стаканчики с метками двадцать пять — пятьдесят — сто чрезвычайно его раздражали, и он вдруг не выдержал, спросил у бармена:

— А нельзя просто завести стограммовые стопки?

— Что? — переспросил тот с такой тупой блаженной улыбкой, что Влад просто махнул рукой, взял коньяк и минеральную воду да присел за столик. Выпил, вытер салфеткой губы, скомкал ее и бросил.

Подумал: «Надо пореже пить, или лучше вообще бросить. Это ж где я читал — при развивающемся алкоголизме часто появляются необъяснимые чувства тревоги, беспокойства, страха… Где-где, не помню. К черту, алкоголь здесь ни при чем. А страх есть, да, именно страх, вот оно, слово, вот он, термин! Тьфу! Наверное, просто устал — столько событий навалилось за последнее время… Правильно, не бери в голову, расслабься».

Вдруг отворилась дверь в зал, вышла Жанна и быстрым шагом направилась к нему. Окинув внимательным взглядом стол с двумя стаканами — пустым и ополовиненным, — за которым сидел ее жених, она произнесла:

— Может, ты мне объяснишь, что происходит?

— Не знаю, — вяло отреагировал он. — Что-то не по себе. То ли устал, то ль еще что, черт его знает…

— Раз устал, поехали домой, — вполне серьезно, без всякого сарказма сказала Жанна.

— Домой не хочу. Давай лучше в «Дог энд Фоксе» в бильярд погоняем.

— Да что с тобой! Мы ведь вроде в театр пришли, не так ли?

— Ну, ты иди смотри, я тебя здесь подожду.

Она покачала головой, выражение ее лица говорило: «Ну и типчик мне достался!» Потом развела в стороны руками и обратилась к нему:

— Хорошо, бильярд так бильярд.

Оделись, отправились в «Дог энд Фокс». Сыграли несколько партий, причем Влад довольно часто отходил от стола к стойке бара, располагавшейся в двух метрах от него, и прикладывался к коньяку, выпила и Жанна; постепенно его настроение улучшилось, да и она повеселела, в конце концов, при ничейном счете, последнюю, решающую, партию договорились не проводить, расплатились и поехали домой. По дороге он шутил, дурачился, она смеялась, едва же влюбленные переступили порог квартиры, как с жаром набросились друг на друга и, сбросив одежды, немедленно оказались в постели. Они долго занимались любовью, вместе приняли душ и, усталые, довольные, заснули, обнявшись.

Следующий день Влад встретил спокойно. Дождавшись одиннадцати часов утра, достал из стола визитницу, среди последних нашел серую с золотым тиснением, позвонил.

Звонкий женский голос на том конце провода ответил:

— АО «Ленэнерготеплострой», добрый день.

— Здравствуйте. Будьте любезны, Бойкова Петра Павловича.

— Одну минутку. Как вас представить?

— Друбский Владислав Дмитриевич.

В трубке зазвучала нудная мелодия, наконец послышалось:

— Вас слушают.

Влад подивился сухости тона и тому, что это его «слушают», как будто это его банк должен им деньги, а не наоборот.

— Петр Павлович, здравствуйте!

— Добрый день.

— Уж третья неделя пошла, а от вас — ни слуху ни духу. Будете нам деньги возвращать или облигации оставляете?

— Секунду, секунду. Во-первых, господин Друбский — да? — я с вами не знаком, во всяком случае, такого имени не помню, далее — что за деньги, что за облигации?

Влад вдруг понял, почувствовал, что этот голос принадлежит другому человеку, что тембр, тон, манера разговаривать — совершенно иные, страшная догадка мелькнула у него в мозгу, и скорее по инерции, чем сознательно, он произнес:

— Ну как же, полтора миллиарда под залог ОВВЗ на сумму триста двадцать четыре с лишним тысячи долларов США в кредит ООО «Айс М».

— Стоп. Уважаемый господин э-э… Друбский. Если это шутка, то не очень удачная. Если нет — то почему вы обращаетесь именно ко мне? Это ваше «Айс М» мне неизвестно, с вами я не знаком — что за мистификация?

— Так, хорошо. Я вам перезвоню через пятнадцать минут.

— Да мне что, звоните, только выясните сначала точнее, что вы от меня хотите.

— Хорошо, — сказал Влад и положил трубку. Уставив неподвижный взгляд в дверь, он просидел в оцепенении с минуту, потом встал, набрал код, открыл дверцу сейфа, достал оттуда пакет с ОВВЗ, положил его на стол, пролистал облигации. Затем быстро набрал номер отдела ценных бумаг. В трубке послышался смех, и только после него:

— Але!

— Дима есть?

— Есть.

— Пусть в кредитный зайдет.

— Сейчас скажу.

Влад сел в кресло, опять уставился на дверь. Вскоре она открылась, вошел Дима.

— Звали? — спросил он.

— Присаживайся, — указал на кресло хозяин кабинета. — Вспомни, если сможешь, ты эти облигации мне приносил?

Вошедший взял пакет, поочередно просмотрел несколько листов, его лицо приняло озабоченное выражение.

— Нет, не эти, — тихо произнес он.