Впрочем, вот и приехали. Он расплатился, вышел из автомобиля. Неподалеку стояли машины Саши и Коли — значит, они уже здесь. Вошел внутрь, разделся в гардеробе, приобрел билет, отдал его банщику, ребята его увидели, замахали руками — иди, мол, сюда! Подошел, поздоровался с каждым за руку. Все уже были в сборе: естественно, Саша, Коля, Иван Семенович, отсутствовал, правда, Кочетков — был в отпуске, зато прибавился только что прибывший из командировки Лобченко. Иногда тут появлялся Косовский, но, обладая удивительной способностью не нравиться людям, не прижился и здесь, появлялся все реже и реже, пока не исчез совсем.
— Влад, мы тебе простынь взяли и веник уже замочили, так что раздевайся сразу, — сказал Семеныч.
— Сейчас, только бумажник и ключи на хранение сдам.
Сдал, расписался на квитанции, вернулся. Лобченко, только вчера прилетевший из швейцарского Давоса, куда его посылали на мировой экономический форум — в качестве наблюдателя, продолжал рассказ, видимо, прерванный приходом Влада:
— …Вот тебе и свершившаяся мечта основоположников марксизма. Домики чистенькие, ухоженные, одинаковые. Хозяева сами же и дворники, и садовники — кустики подрезают, газончик подстригают, тротуарчик метут. Главный принцип — будь достойным членом своего общества, не высовывайся, не пытайся выделиться среди остальных. Богат, есть у тебя деньги — храни их в банке, а не выстраивай себе дом больше и лучше, чем у остальных. На работу, будь добр, добирайся на общественном транспорте, а не в автомобиле, который ухудшает состояние окружающей среды.
— Да неужели совсем машин нет? — спросил Коля.
— Ну конечно есть! Но очень мало. Все в основном передвигаются в трамваях — самом экологически чистом транспорте. Так что легенды о швейцарских банкирах-миллиардерах, добирающихся в свои офисы в трамваях, выросли не на пустом месте. Во всем нужно выдерживать вкус и изысканность, свидетельствующие о твоей скромности. Если на званый вечер твоя супруга явилась увешанная жемчугом и бриллиантами, считай, карьера твоя закончена: жена — проститутка!
— Прямо социализм какой-то, — вставил Семеныч.
— Ошибаешься, Иван, — продолжил Лобченко, — не социализм, а уже настоящий коммунизм. Казино одно на всю страну, да и то за тридцать километров от Женевы, в лесу, от главного шоссе еще ехать надо. Проститутки — только у «Хилтона», больше нигде нет, стоит одна триста долларов в час, причем на твоей территории, и пока ты ее обрабатываешь, у дверей дежурит ее амбал — как бы чего не вышло. Час прошел, минута в минуту, в дверь стучит — собирайся, достаточно.
— Ого, триста в час! — удивился Николай. — Это сколько будет за ночь?
— Да на ночь она, пожалуй, и не поедет, а впрочем, не знаю. Дорого все, но так и уровень жизни чрезвычайно высокий. Преступности так и вовсе нет, разве что какой иностранец, типа нашего брата, бутылку водки из ихнего супермаркета стащит, и то больше по привычке, чем от нужды, хотя таких в страну стараются вовсе не пускать, ко всем чужим вообще жестко относятся — будь то американец или японец, не говоря уже об африканце или арабе. Когда же слышат, что ты из России, то сразу же отправляются в обморок, русский для них — обязательно «мафия». Но преступность есть, конечно, в финансовой сфере. Ведь в этой стране такой капитал сконцентрирован, что постоянно у кого-то возникает желание хоть сколько-нибудь да украсть. Вот какой-то поляк в течение пяти лет около трехсот миллионов баксов увел, не выходя из дома, через компьютер.
— Поймали? — спросил Коля.
— Так если б не поймали, кто б о нем знал? Интерпол поймал.
— А какие там женщины? — задал Николай следующий вопрос, — вероятно, это интересовало его более всего.
Лобченко, будто нечто вспоминая, задумался, помолчал, потом сказал:
— Да никакие! Я там несколько дней провел и все дивился — вот улица, на ней дома — все из одинакового красного кирпича, все поверх него одинаково серо отштукатурены — ну, разве у кого фантазии хватит во дворике иметь пять аккуратно подстриженных кустов, когда у соседа их три. Так и женщины — все одинаково носатые, страшные и некоммуникабельные. Сначала дел было по горло — я на них и внимания не обращал. Когда же чуть-чуть растряслось, стал подумывать и о досуге. Ну а какой там может быть досуг? Только в кабак сходить да попытаться бабу снять, — ну, естественно, не в дорогое заведение, куда приходят с женами, деловыми партнерами и так далее, а именно в кабачок — глядишь, кого и ухватишь у стойки. Но как там с ними разговаривать? Семен Степанович, мой коллега, с которым я там и был, тот на немецком шпрехает как на родном. Надо по-французски, он тебе и на этом языке историю мира от Рождества Христова расскажет, я же по-английски — пожалуйста, а на немецком языке только и знаю «Гутен таг», «Ауфидерзейн», да, благодаря советским фильмам о войне с фашистами, «хенде хох!». Все! Да, еще «Гитлер капут!» и «Айн, цвай, драй!». Я и здесь-то не очень процесс завлечения женского сердца в свои сети люблю — все эти разговоры, перемигивания, намеки. Необходимость следовать всем этим дурацким правилам ухаживания на меня слишком тяжело действует, я не выдерживаю. Мне понятно следующее: приезжаю я в магазин за микроволновкой, продавцы меня слишком долго мурыжат, я начинаю разговаривать на повышенных тонах, вызывают менеджера, им оказывается симпатичная молодая девушка, быстро конфликт уладила, перекинулась со мною парой фраз, мило улыбнулась и сказала: «Кстати, я освобождаюсь в восемь». Все! Не надо бродить по ночному клубу, напуская на себя важный вид, бряцать ключами от джипа, периодически откидывать полу пиджака, демонстрируя «Мотороллу» на ремне, или куда-то по ней звонить; заехал — забрал — и довольны оба. По этой причине мне гораздо проще, чем весь вечер поить какую-нибудь, ждать, пока она размякнет и согласится с тобой поехать, если уж приспичило, купить себе проститутку — вон их в «Доменикосе» сколько, и получше, чем на обложках журналов иногда попадаются. И года-то идут! Мне ведь не перестали нравиться молоденькие девочки в коротеньких юбочках и маечках с голенькими животиками, но, когда одна из подобных, хлеща мое пиво, сообщила, что я похож на ее папу, я понял — все. Таких уже веселым разговором и дармовой выпивкой не увлечешь. Сейчас я нравлюсь в основном молодым мамам-одиночкам, а лет через пять на меня внимание будут обращать только сорокалетние тети. Так вот, это в Питере, а там? О проститутках я уже сказал, что же касается обычного знакомства, то если мне на русском тяжело с ними разговаривать, то на немецком или французском каково?
Собрался я все-таки на прогулку с данной целью, а вдруг, думаю, и повезет? Степаныч со мною не захотел, говорит: «Я старый уже для таких штучек». Ну и ладно. Зашел я в один кабачок, подсел к двоим девчонкам у бара — и что толку? Я им по-английски, они мне — по-немецки плюс пара фраз из британского разговорника. Так никто никого и не понял. Но тут не только языковой барьер виноват. Оказывается, если женщина там не замужем, значит, у нее есть «бойфренд», причем этот «френд» появляется лет так с пятнадцати, а потом просто периодически меняется. То есть выпить с тобой, закусить — это пожалуйста, я не знаю, откуда взялся миф о женской эмансипации в нынешнее время: при мне еще ни одна баба не отказалась, чтобы в баре-ресторане за нее заплатили. Но — ничего больше. «Бойфренд», — говорят. Спрашивается, если у тебя «бойфренд», что же ты с другим бухаешь? Но этого не объясняли. В целомудренности женщин, впрочем, угадывается жизнеспособность нации, к которой они принадлежат, — если бы они бросались на шею каждому, сколько бы времени понадобилось, чтобы их народ смешался со встречным? Века два-три, не больше. А так лица просто черные или восточного типа попадались мне довольно редко. А в соседней Франции или той же Англии — уже их процентов тридцать от всего населения, не меньше.
— Ну, — вставил Влад, — швейцарцы не нация. Там и немцы, и французы, и итальянцы, и австрийцы, и евреи, есть славяне также. Что касается Франции, то в данной ситуации виноваты не любвеобильные местные дамы, а старое правительство, которое сдуру даровало французское гражданство жителям всех своих бывших колоний — вот они и обрадовались.
