далёкой от народа и завода
под необобществлённою Луной.
Был закат или рассвет,
был вопрос или ответ...
Было мне от сигарет горько.
Было ей шестнадцать лет,
и она сказала -- "Нет!
Не печалься и привет, Колька".
22
А девочка другая из подвала,
где жили хулиганы и жульё,
мне сердце беззаветно отдавала.
Но я не знал, что я люблю её.
А папа её злой и неумытый,
со шрамами на будке и руках,
и вор и душегубец знаменитый,
в ту пору оказался не в бегах.
Сказал он мне -- "Ты не пойми превратно,
я мальчиков не трогал и не бил!"
Затем он объяснил весьма понятно,
что я её безумно полюбил.
Загудели провода...
И не понял я тогда,
где вино, а где вода. -- "Горько!"
И сказала мне она
"Я теперь тебе жена.
Это не моя вина, Колька".
23
С тех пор она мне стала половина.
Но я люблю другую до сих пор.
А папа не пустил меня в малину,
чтоб инженер в семье был, а не вор.
И вот употребляю я спиртное
в количествах невиданных вообще.
И в том моё занятье основное...
Живу без интересов и вещей.
И было у нас сколько-то детишек.
Я помню их нечётко, как в бреду.
Научатся и письма нам напишут,
поскольку их забрали по суду.
Нелюбимая жена
наливала мне вина,
говорила мне она горько
"В мире всё обман и ложь,
жить на свете невтерпёж...
Может, ты меня убьёшь, Колька?!"
24.
Немного музыки. Полуночный джаз
Пьяные тени от фонаря, который опился ветром...
Глаз из жёлтого янтаря, прикрытый намокшим фетром.
Тусклый питерский уголок, двор, где живут вороны,
где когда-то встречался Блок с чёртом или с Хароном.
И сегодня явился Он -- Ангел, падший на Землю.
Я вступил в этот вязкий сон и краски его приемлю.
Их немного. Их только две -- чёрный и остро жёлтый.
Фраза варится в голове -- "Ну, наконец, пришёл ты!"
Что теперь? Как всегда вино?! Боль под лопаткой и блюзы?!
Знаешь, мастеру все равно -- дьяволы или музы.
Что там в мире творится, Чёрт? Тысячелетье какое?
У меня уже сердце течёт, не сходится сон с покоем.
Сначала на нём колыхнулась бутыль, потом за Берлин награда.
Мы обнялись, как хромой и костыль, и шагнули к моей
парадной.
Он был чёрен, а жёлтый глаз светил в темноте подъезда.
И тёк из рук самогоном Джаз... И Он целовал на мне Крест.
Да!
Этот Дьявол играл, как Бог, и славил Христа без меры.
И в эту ночь я подумать смог, что Музыка выше Веры.
25, 26
. . . . . . . . .
Глава XIII
1
Почему недуг великий -- пьянство
косит самых сильных и больших?
Может, потому, что это странствие,
странствие великое Души?
И когда художник жизнью взрослой
сердце своё детское пугает,
вводит в мир людей жестоких, косных,
по его Души понятьям -- сумасшедших,
занятых предательством, деньгами,
полузрячих, диких и опасных,
видит, что попал сюда напрасно,
и жалеет о часах бессмысленно прошедших.
Бьётся мысль в работе и отваге.
И Душа невинная светла, резва.
Но тюрьма кругом, пока Она трезва.
Лишь прильнёт к бокалу пьяной влаги --
комната становится Вселенной,
нота, рифма, штрих -- уже нетленны.
2
Читатель дорогой, по опыту могу признаться,
поскольку изучил предмет, пожалуй, досконально --
у пьяного творца всё получается банально,
хотя ему шедевром может показаться.
Часть мозга, где хранится мастерство,
взрывается от действия спиртного
и в основном, придерживаясь принципа смурного,
с законами Гармонии вступает в баловство.
И механизм соотношений перекошен моментально.
И пьяный взгляд преувеличивает достиженья,
и мысль вступает в бурное броженье,
фальшивит и теряет смысл монументально.
Слова не сочетаются друг с другом,
метафора и рифма вышли погулять.
Попробуй, протрезвев, всё это прочитать --
охватит дрожь и оторопь с испугом.
