Андрей от счастья онемел. -- "Так странно,
без телеграммы", -- засмеялась мать.
Все кинулись её тотчас же обнимать
и целовать во все доступные места.
"Подруга, ты не очень-то проста.
Я научусь тебя когда-то понимать?"
"Живём однажды. Это нужно делать без помарок.
Так, чтобы каждый день был как подарок.
2
Вы переехали сюда, моя родная Марисанна?"
"Тебе какое дело? Здесь живёт моя семья.
А иногда присутствую и я.
Ведь я же видела, как ты летишь по небу, Анна".
"Я тоже видела, что ты уже на Колокольной".
"Ну вот, нам друг от друга ничего не скрыть".
"И хорошо, мамуля, так нам легче жить".
"И дисциплина. Невозможен грех, не будет больно".
Нет ничего прекрасней обывательского быта,
когда с любовью верной жизнь сопряжена,
и эгоизм, и лживая свобода позабыты.
Уверенность, покой и простота
царят в семье. И это выше счастья
свободных связей и активного участья
в тусовках, где враньё, торги и пустота,
где половыми достиженьями гордится элитa,
по сути лишь к распаду душ своих причастна.
3
И подкатил к сердцам бесшумно Новый Год.
Все собрались на ранчо у Сергея.
И я был приглашён. О чем, не сожалея,
я вспоминаю. Был большой приход.
Приехали какие-то крутые неизвестные артисты,
не знаю уж -- за деньги или просто так.
Лощёные всех возрастов с нимфетками капиталисты.
И даже был министр с женой -- совсем дурак.
Был общий стол огромный, хорошо -- без стульев.
Семнадцать залов -- есть, где посидеть и полежать.
Поддавшие разбились все по социальным ульям,
но утром каждый лёг в роскошную кровать.
Но прежде все под бой курантов вышли в сад
к живой украшенной и сказочно красивой ёлке.
Так энергично чокались, что пару раз осколки
летели в снег. И до сих пор, наверно, там лежат.
Потом водили вокруг ёлки шумный хоровод,
и вспомнил я с английского свой вольный перевод.
4
. . . . . . . . . . . . . . .
5
Мы взяли чайник, фрукты и сепаративно
встречали Новый Год в одном из дальних залов.
Людмила -- Анны мачеха к нам часто забегала
и приносила блюда разные, и говорила "Дивно, дивно!"
Все уговаривали -- "Оставайтесь с нами, Люда".
Она лишь мило улыбалась нам в ответ
и говорила -- "Ах, простите, очень жаль, но нет.
Должна к Серёже я бежать. Там люди, люди, люди..."
Зашёл Сергей и просидел он с нами целый час,
поскольку бросил пить и стал спортсменом.
Его устраивало, что никто не пил из нас.
Мы рады были, что готов он к переменам.
И Алексей пришёл с подругой. И остался до утра.
Его, конечно, задержали разговоры --
Бог, Вера, музыка, поэзия и горы,
любовь и возраст, и раскаянья пора.
Я обезличил содержательные части диалога,
всё лишнее убрав, достиг довольно пёстрого итога.
6
Как опыт нас влечёт, что стоит знать
практически для обустройства быта,
чем наша жизнь обычная забита,
что позабыть успела наша знать --
всё было полем наших обсуждений --
и зависть, и заоблачная высь,
и неосуществлённый русский гений,
и Бог, как преджелание, предчувствие и мысль,
ответы на вопросы -- кто я? для чего я? где я?,
и сожаленье -- для надежд душа пуста,
и формула Российской Государственной Идеи --
несоблюденье Десяти Вестей Христа.
И мы сходились все, что стала вдруг понятна
та ненависть в семнадцатом году,
которую вожди легко, неаккуратно
макнули в кровь на общую беду.
Бесчестье власти нынче порождает страх
и ностальгию по Отцу в бесшумных сапогах.
7. Из диалога о достоинстве
Бывает, что и углублённые в себя, и знающие
цену своим тонким ощущеньям, и высоко
поставившие драгоценные чувства, внушённые
другими людьми и явлениями -- природы,
музыки, живописи, а для некоторых
и гармонией точных и естественных наук,
помогающих постичь основы миротворения
и особенности собственной тактильности и эмоций, --
порою нарушают постигнутые ими законы
и приводят себя в унизительное состояние
необходимости оправдываться лукаво, вполруки
или даже вовсе солгать или предать себя.
Это естественно для человеческой природы,
за исключением особо одарённых натур,
понимающих свою жизнь вне зависимости
от общественной иерархии и объёма собственности.
Чаще всего это израненные ветераны,
но в особенности вольные талантливые поэты.
8. Из диалога о широте взглядов
