под душ спешила, сбросив туфли, платье.
Потом разобрала свою кровать,
легла и, вспоминая наслажденье,
зашлась опять и сердцем, и дыханьем.
В мужских и странно нежных рук касаньях
ушла как будто в то же наважденье.
Так продолжалось долго. Вдруг толчок,
удар по голове, по пояснице.
Она глаза открыла -- "Это снится!?"
Кровь на подушке... Стены, потолок
вдруг закружились -- "Что со мною?..
Нет, это не со мною, а с Андреем".
Но кровь вокруг неё -- "Соображай скорее!
Смотри, смотри!.. Твоя любовь виною..."
Она увидела всё ясно -- Колокольная,
и трое бьют его коряво, грубо, больно.
34
Нетрудно было их узнать. Избив Андрея,
они поспешно укатили. А она
в секунды, как была облачена --
почти в ничто, бежит к машине поскорее
и вылетает из двора ракетой.
В полубреду хватает телефон
и вызывает "скорую". Андрей! Ну вот и он.
Уже сидит. Она босой, полураздетой
к нему бросается -- "Андрюшенька! Андрюша!"
"Ты, милая? Откуда ты?" -- "Послушай,
сейчас молчи, держись!" И тонкую рубашку
ночную разрывает на две части
и вытирает нежно кровь с лица и рук,
стараясь, словно школьник промокашкой.
Находит в этом радость, даже счастье...
Настала ясность и прошёл испуг.
Ну вот и "скорая". И доктор с изумленьем
перед собою видит полуголое явленье.
35
Тут слёзы хлынули из глаз её потоком.
Она зашлась в рыданиях глубоких.
Но между тем, закапав телефон, звонит Наташе.
"Андрей... со мною, здесь. Рубашку,
любую тряпку, о простите, вынесите мне.
Его избили. Нет, не по моей вине..."
С Андрея врач тихонько снял пиджак,
на Анечку набросил, тут заметила она,
что грудь её была обнажена.
Лишь трусики спасали кое-как.
Наташа выбежала молча и с тоской
халатик пестренький дрожащею рукой
босой девчонке протянула, очи допустив
в её глаза. И увидала кровь и пятна грязи.
И слабо улыбнулась, видимо, простив,
не понимая ни причин, ни повода, ни связи.
Но женщины всегда мужчин мудрей.
Они поймут всё глубже и скорей
. 36
Её униженный холопом Мастер,
избитый, окровавленный лежит.
Его страна чужим принадлежит,
невнятным по культуре и по масти.
Впервые её жесткая и жадная среда,
которой, кажется, она не замечала,
которая на все её запросы отвечала,
на все капризы говорила "Да...",
ответила на главное желание -- любить --
отказом, чётко обозначив свой ответ
"Он не из нашей стаи, он не той породы. Нет!
Не наш, а значит, и не твой. Должна забыть.
А не забудешь -- из твоей же свиты
накажут люди выскочку, врага.
Он в сущности -- статист, маляр, слуга.
Нет паритета. Ты же из элиты".
Простым владельцам капитала не понять среди забот,
что эта пара -- снежноцарственных высот.
37, 38
. . . . . . . . . . . . .
39
Две ангелицы хитрые, две маленькие ведьмы,
укрывшись ласковым немецким покрывалом,
такие тайны с легкостью друг другу открывали
так искренне и честно, что представить и посметь мы
себе не можем. И рассказывая о любви к Андрюше,
они и вымысел и правду так перемешали,
такие истины с фантазией вкушали,
так рады были говорить и слушать,
что через пять часов прекрасной шепотни
уснули, жизнь пройдя за пядью пядь.
Две нимфы нежные, как ялтинские дни --
одной осьмнадцать, а другой под сорок пять.
Но, слава Богу, это, кажется, случилось --
они сдружились. С этой точки, с этого момента
судьба знакомого нам всем интеллигента
определилась, округлилась, получилась.
Наталья Петровна и Анна Сергевна
теперь защищать его будут вседневно.
40
Сентябрь кончается. Вывод ясен --
ночь удлинилась. Ночной Петербург опасен.
Ухо ощущает присутствие звука.
Пара лесбийских любовниц Школа-Наука
вступает в порочную связь. Так Сократ с Геродотом
лежали, как красноармейцы под взорванным дзотом.
Вкратце -- это итоги невского лета.
После двух литров белого -- песенка спета.
