Из слова железного он образован,

Серебряной рифмы насечкой скреплён,

В груди, как в горниле, проплавлен, прокован

И в кладезе дум, как булат, закалён,

И мерный, и звучный из сердца он вынут

И с громом в мир божий, как молния, кинут.

Трепещет и блещет, гремит и звенит,

И тешит ребёнка гремушкой созвучий,

И юноши душу надеждой кипучей

И жаром мятежных страстей пламенит,

И, лавой струясь по сердечным изгибам,

Грудь ставит горою и волосы дыбом.

То крепкою мыслью, как грудью, вперёд

Он к гордому мужу навстречу идёт

И смелою думой на думы ответит,

То грустно звуча о протекшем: «увы!» —

И к старцу влетев, на мгновенье осветит

Предсмертные грёзы седой головы.

О тайнах ли сердца волшебно звучит он?

Проникнут любовью и негой пропитан, —

К воспетой красе он отважно летит

Полётом незримого мощного духа

И крадется змеем к святилищу слуха,

Где локон её, извиваясь, дрожит;

Он тут, он ей в грудь залегает глубоко,

И нежные перси тайком шевелит,

А бедный поэт, отчуждённый, далёко,

В толпе незаметный, печальный стоит.

И вот – на уста светлоокой царицы

Стих пламенный принят с бездушной страницы;

Он ею пропитан, и вновь, и опять,

И сердце в ней ходит с утроенным стуком,

И снова живым, гармоническим звукам

Дозволено эти уста целовать.

Потом эти звуки, с участьем, с любовью,

Прелестная шепчет, склонясь к изголовью…

Уснула… уста не сомкнулись… на них

Под тайной завесой, в роскошном затишьи,

Перерванный сном на крутом полустишьи,

Уснул в упоеньи восторженный стих;

А труженник песен? – Он чужд усыпленья;

Не в силах глубокой тоски превозмочь,

Он демоном страсти терзаем всю ночь,

Измученный, бледный, в слезах вдохновенья.

Стих, вырванный с кровью из жизни певца!

Ты весело рыщешь на поприще света.

Блаженное чадо страдальца – поэта!

Творенье! За что ты счастливей творца?

Страшись! Пожираемой ревностью к деве,

Поэт взнегодует и в творческом гневе

Тебя разразит беспощадной рукой,

Тебя он осудит на казнь и на муки,

Он гром твой рассыплет на мелкие звуки,

И звуки развеет в пустыне глухой.

Нет, детище сердца! не бойся угрозы:

Руки на тебя не поднимет певец;

Пускай на тебя только сыплются розы —

Он бодро износит терновый венец,

Пред роком не склонит главы злополучной —

Ты только будь счастлив, о стих громозвучной!

Готов он погибнуть – ты только живи,

Души его вестник, глашатай любви!

Чу! С двора стучится в ставни:

Узнаю богатыря.

Здравствуй, друг, знакомец давний!

Здравствуй, чадо декабря!

Дым из труб ползёт лениво;

Снег под полозом визжит;

Солнце бледное спесиво

Сквозь туман на мир глядит.

Я люблю сей благодатный

Острый холод зимних дней.

Сани мчатся. Кучер статный,

Окрылив младых коней,

Бодр и красен: кровь играет,

И окладисто – горда,

Серебрится и сверкает

В снежных искрах борода.

Кони полны рьяной прыти!

Дым в ноздрях, в ногах – метель!

А она – то? – Посмотрите:

Как мила теперь Адель!

Сколько блеску хлад ей придал!

Други! Это уж не тот

Бледный, мраморный ваш идол:

В этом лике жизнь цветёт;

Членов трепетом и дрожью

Обличён заветный жар,

И из уст, дышавших ложью,

Бьёт теперь – чистейший пар,

Грудь в движении волнистом;

Неги полное плечо,

Кроясь в соболе пушистом,

Шевелится горячо;

Летней, яркою денницей

Пышно искрятся глаза;

И по шёлковой реснице

Брызжет первая слеза.

Кто ж сей мрамор на досуге

Оживил? – Таков вопрос.

Это он – не льститесь, други, —

Это он – седой мороз!

Жадно лилии он щиплет,

И в лицо, взамен их, сыплет

Пламя свежих, алых роз.

Лишь его гигантской мочи

Эти гибельные очи

Удалось пронять до слёз.

Игриво поверхность земли рассекая,

Волнуясь и пенясь, кипя и сверкая,

Хрустальные реки текут в океан,

Бегут, ниспадают по склону земному

В бездонную пасть к великану седому,

И их поглощает седой великан.

О, как разновиден их бег своенравный!

Та мчится угрюмо под тенью дубравной,

А эта – широкой жемчужной стеной

Отважно упала с гранитной вершины

И стелется лёгкой, весёлой волной,

Как светлая лента по персям долины

Здесь дикий поток, весь – лишь пена и прах.

Дрожит и вздувает хребет серебристой,

Упорствует в схватке с оградой кремнистой

И мучится, сжатый в крутых берегах.

Там речка без битвы напрасной м трудной

Преграды обходит покорной дугой

И чистого поля ковёр изумрудной,

Резвясь, огибает алмазной каймой,

И дальше – спокойно, струёю безмолвной,

Втекла в многовидный, шумливый поток:

Взыграл многоводной, в строптивые волны

Взял милые капли и в море повлёк.

Там катятся реки, и в дольнем теченье

Не общий удел им природою дан;

Но там – их смыкает одно назначенье:

Но там их приемлет один океан!