Владимир Григорьевич Бенедиктов Стихотворения 1838-1850 гг. Туча Темна и громадна, грозна и могуча Пол небу несется тяжелая туча. Порывистый ветер ей кудри клубит, Врывается в грудь ей и, полный усилья, Приняв ее тяжесть на смелые крылья, Ее по пространству воздушному мчит. Ничто не смущает разгульного хода; Кругом беспредельный простор и свобода; Вселенная вся с высоты ей видна; Пред нею открыты лазурные бездны, Сады херувимов и таинства звездны — И что же? – Взгляните на тучу: черна, Сурова, угрюма, – с нахмуренным ликом, На мир она смотрит в молчании диком, И грустно, и душно ей в небе родном, И вид ее гневный исполнен угрозы; В свинцовых глазах ее сомкнуты слезы; Меж ребрами пламя, под мышцами гром. Скитальца – поэта удел ей назначен: Высок ее путь, и свободен, и мрачен; До срочной минуты все стихло кругом, Но вдруг – встрепенулись дозревшие силы: Браздами просекли огнистые жилы, И в крупных аккордах рассыпался гром. И после уснувшей, утихнувшей бури Живее сияние бездонной лазури, Свежее дубравы зеленая сень, Душистей дыханье и роз и ясминов; — И радугу пышно с плеча перекинув, Нагнулся на запад ликующий день. А туча, изринув и громы и пламя, Уходит в лоскутьях, как ветхое знамя, Как эти святые хоругви войны, Измятые в схватке последнего боя, Как честное рубище мужа – героя — Изгнанника светлой родной стороны. И вот, остальные разрешаясь ударом, Подъемлется туча редеющим паром, Прозрачна, чуть зрима для слабых очей, И к небу прильнув золотистым туманом, Она исчезает в отливе багряном При матовом свете закатных лучей. Пир Крыт лазурным пышным сводом, Вековой чертог стоит, И пирующим народом Он семь тысяч лет кипит. В шесть великих дней построен Он так прочно, а в седьмой Мощный зодчий успокоен В лоне вечности самой. Чудно яркое убранство, И негаснущим огнем Необъятное пространство Озаряется кругом. То, взносясь на свод хрустальный, Блещет светоч колоссальный; То сверкает вышина Миллионом люстр алмазных, Морем брызг огнеобразных, И средь бездны их одна, Будто пастырь в группе стада, Величавая лампада И елейна, и ясна, Светом матовым полна. В блеске праздничной одежды Здесь ликует сибарит; Тут и бедный чуть прикрыт Ветхим лоскутом надежды, Мудрецы, глупцы, невежды, — Всем гостям места даны; Все равно приглашены. Но не всем удел веселья, Угощенье не одно; Тем – отрава злого зелья, Тем – кипящее вино; Тот блестящими глазами Смотрит сверху; тот – внизу, И под старыми слезами Прячет новую слезу. Брат! Мгновенна доля наша: Пей и пой, пока стоит Пред тобою жизни чаша! «Пью, да горько» – говорит. Те выносят для приличья Груз улыбки на устах; Терны грустного величья Скрыты в царственных венцах. Много всякой тут забавы: Там – под диким воплем славы Оклик избранных имен, Удостоенных огласки; Там – под музыкой времен Окровавленные пляски Поколений и племен, — Крики, брань, приветы, ласки, Хор поэтов, нищий клир, Арлекинов пестрый мир И бесчисленные маски: Чудный пир! Великий пир! Ежечасны перемены: Те уходят с общей сцены, Те на смену им идут; После праздничной тревоги Гостя мирного на дроги С должной почестью кладут. Упоили, угостили, Проводили, отпустили. И недвижный, и немой, Он отправился домой; Чашу горького веселья Он до капли осушил И до страшного похмелья Сном глубоким опочил; И во дни чередовые Вслед за ним ушли другие: Остаются от гостей Груды тлеющих костей. Взглянешь: многие постыдно На пиру себя ведут, А хозяина не видно, А невидимый – он тут. Час придет – он бурей грянет, И смятенный мир предстанет Перед ним на грозный суд. Италия
Есть дивный край: художник внемлет Его призыв и рвется в путь. Там небо с жадностью объемлет Земли изнеженную грудь. Могущества и страсти полны, Нося по безднам корабли, Кругом, дробясь, лобзают волны Брега роскошной сей земли, К ней мчатся в бешенных порывах; Она ж, в венце хлопот стыдливых, Их ласки тихо приняла И морю место в двух заливах У жарких плеч своих дала. С одной руки – громадной стройной Подъемлясь, Генуя спокойно Глядит на зеркальный раздол; С другой – в водах своих играя, Лежит Венеция златая И машет веслами гондол. Страна любви! Сребристой пены Живой каймой обведена Поет, и голосом сирены Чарует внемлющих она. Красавица! – Вот волны Бренты: У ней на персях дан им бег; По этим персям вьются ленты Игриво сыплющихся рек. Волшебный стан! – Змееобразным Он Тибра поясом обвит, И вечный Рим замком алмазным На этом поясе горит; А здесь – все юный и прекрасный, Лежит в одежде древних стен Неаполь, как любовник страстный, У царственных ее колен; С ним и соперник здесь опасный, Везувий, пышит и бурлит, Иль, кроя умысел ужасный, Коварно тухнет и молчит. А тут – к ногам богини чудной Повержен остров изумрудной, И, щедрых нив дарами полн, Он жертвенным простерся храмом С возженным Этны фимиамом Над зыбью средиземных волн. Заветный край! Тобою дышит Сын вдохновенного труда, И сердце зов приветный слышит — Небесный зов: туда! туда! |
