Еще помню, что у многих из нас были амулеты — летчики ведь суеверны, хотя командование этого и не одобряло, — а меня хранили даже два талисмана: ключи от квартиры (хотелось верить, что они помогут вернуться домой) и значок парашютиста, подаренный Чкаловым. Я ведь учился на штурманских курсах в Горьком в одной группе с его племянником, и Чкалов несколько раз приезжал того проведать. Однажды Валерий Павлович встретил нас после группового прыжка с парашютом, поздравил и подарил каждому по такому значку — а потом говорит: видите бочку с пивом? идите скажите продавщице, чтобы налила каждому по кружке за мой счет.

На Халхин-Голе, когда мы мучились от жажды в 40-градусную жару, мне это чкаловское пиво разве что не снилось…

А подарок Валерия Павловича я не сберег. Уже во время Отечественной войны, когда нас подбили в очередной раз, пришлось садиться на горящем самолете. Выскакиваю из кабины — обожженный, в тлеющей гимнастерке, — подоспевшие друзья срывают ее с меня по кускам, затаптывают сапогами — тогда, должно быть, значок и затерялся. До сих пор жаль.

В последний раз меня сбили уже весной 1944-го. Сначала наш ПЕ-2 попал под шквальный зенитный огонь, потом навалились «мессера», изрешетили машину, ранили командира и стрелка-радиста, да и меня посекло осколками. Пришлось идти «на вынужденную» — садились «на брюхо», но угодили в противотанковый ров и перевернулись. Стрелок погиб, а меня швырнуло на рычаг бомбосбрасывателя, сломало ребро, повредило печень. Висим с командиром на привязных ремнях вверх ногами и не можем выбраться — заклинило колпаки. На наше счастье, подоспели пехотинцы, приподняли хвост машины и вытащили нас. В госпитале меня признали негодным к летной службе. Помню, зол я был страшно — как же так, фрицев добьют без меня. И вдруг в доме отдыха для выздоравливающих выдают форму и приказывают готовиться к отъезду. Привозят на вокзал, там уже целый эшелон нашего брата. Знакомимся — почти все летчики, все прежде служили на Дальнем Востоке, многие прошли Халхин-Гол. Вряд ли это случайное совпадение. Эшелон трогается — и тут мы понимаем, что везут нас не на фронт, а в противоположном направлении, на восток. Поднимается шум, возмущение, кто-то предлагает остановить состав силой. На первой же остановке, в Кургане, все высыпали из вагонов — одни к машинисту, другие — к начальнику вокзала: требовать, чтобы эшелон развернули на запад; а кое-кто и в буфет: «проверить» спиртное. В общем, анархия! И тут на вокзальной площади раздаются выстрелы. Мы — туда. Видим, на цветочной клумбе стоит незнакомый полковник и палит из нагана в воздух. Оказалось, военком Кургана. Мы притихли, а он говорит: «Думаете, вас отправили на восток по ошибке? Думаете, об этом не знает Верховное командование? Лично товарищ Сталин?» Мы молчим. «Вскоре вы сами убедитесь, — продолжает военком, — что в тех местах, куда вы едете, вы будете очень нужны. А на западе фрицев добьют и без вас». На том наш «бунт» и закончился. Опустив головы, мы молча побрели к своим вагонам. Вскоре состав тронулся — дальше на восток.

Потом мы часто поминали этого полковника добрым словом. Он раньше нас понял, что война завершится не на западе, а на Дальнем Востоке, разгромом Японии. И нам повезло участвовать в подготовке этого последнего похода, повезло дойти до Порт-Артура, поклониться праху погибших там сорок лет назад русских солдат и сказать им: мы вернулись, мы рассчитались за вас.

Но первый шаг к этой великой Победе был сделан летом 1939 года на монгольской реке Халхин-Гол.

Часто спрашивают, что собой представляли наши танки того периода? Отлично помню их. На вооружении разведывательного танкового батальона были БТ-7. Это была бронированная гусеничная однобашенная машина, работающая на бензине с водяным охлаждением. По хорошим дорогам передвигалась и на колесном ходу, развивая довольно большую скорость. Вооружена она была 45-миллиметровой пушкой и тремя пулеметами.

Японцы тогда таких танков не имели. Их боевой парк лишь наполовину состоял из машин, вооруженных пушкой. Остальные имели только пулеметы.

Мы очень любили свою «бэтэшку». Да и нельзя было не уважать эту машину. На ней мы проделали восьмисоткилометровый марш по безводной монгольской степи и солончаковым болотам, придя без потерь в район боевых действий. На этом же танке в погруженном состоянии перешли по дну быструю и своенравную реку Халхин-Гол.

Мы смело появлялись на вражеской территории, ведя единоборство с японскими танками и артиллерией. И бронемашины наши тоже были неплохие. Их имела дозорная служба, ими прикрывались стыки между частями. Они отлично взаимодействовали с монгольской кавалерией, умело сочетаясь с ее боевыми порядками. Монгольские цирики наши бронероты называли бронеэскадронами.

Можно привести немало примеров, характеризующих силу и мощь танков того периода. Попробую рассказать один из них.

В ходе атаки танк капитана Копцова Василия Алексеевича с заклиненными скоростями остановился на поле боя совсем недалеко от переднего края противника. От нас он оказался закрытым сопкой. Японцам очень хотелось захватить целехонькую, несгоревшую боевую машину. Около суток отважные танкисты находились под ружейным, пулеметным и минометным огнем противника. Экипаж решил держаться до последнего, погибнуть, но не сдаваться. Редкий, экономный, но точный пулеметный огонь косил вражеских солдат, приближавшихся к осажденной машине. Но час от часу положение осложнялось.

Кончились снаряды, от перегрева вышли из строя пулеметы. Японцы поняли, что экипаж вести огонь не может, и решили взять его «живьем», то есть утащить танк вместе с экипажем в свое расположение. Осторожно подкрадываясь, подвели свой танк-тягач, зацепили тросом и сдвинули с места наш БТ-7. В это время заклиненные скорости танка освободились, и мотор завелся. Этого-то и надо было нашим танкистам. Они включили скорости, и боевая машина рванулась вперед, увлекая за собой японский тягач.

Мы, обнаружив пропавший танк Василия Алексеевича, готовили операцию по его спасению, но теперь необходимости в этом уже не было. Экипаж, измученный от напряжения и жары, своим ходом вернулся в расположение наших частей с интересным трофеем — японским танком-тягачом.

Так и не удалось японцам взять в плен советский танк.