— Я сказала, косвенно. Дело в том, что я чувствую себя намного спокойнее с тех пор, как вы с нами, и, похоже, стала несколько более небрежна в некоторых аспектах предосторожности. Кроме того, я подумала, что люди заслужили отдых.

— За каким чертом держать целую армию, если она не способна обеспечить вашу безопасность независимо от ваших желаний?

Теперь уж напряглась она.

— Вы совершенно правы. Как глупо с моей стороны полагаться на ваши способности лишь потому, что вы столь успешно их демонстрируете!

— Вот именно — глупо!

Это уж слишком! Он не смотрит на нее, даже когда кричит!

— Спокойной ночи, мистер Сандер. Кипя от возмущения, она молча смотрела, как он выскакивает из комнаты, громко хлопнув дверью.

Оставшись одна, Джослин сорвала пеньюар, скомкала и швырнула на пол. Она готова была растоптать его ногами! Ничтожный, мерзкий…

— И когда, черт вас дери, вы запрете эту проклятую дверь на… ключ?!

Эта самая «проклятая дверь» вновь распахнулась, и на пороге стоял рассерженный Кольт. Джослин ничего не ответила. При его внезапном появлении она вдохнула, а встретившись с ним глазами, казалось, напрочь забыла, как дышать, не говоря уже о том, чтобы произнести хоть слово.

У Кольта, похоже, возникли те же проблемы. Он с трудом выговорил последнее слово и замолк. Просунувшись в комнату, он стоял, держась одной рукой за дверную ручку, а другой опирался о косяк. Да так и замер, едва ее увидев. Он был совершенно неподвижен, лишь глаза медленно скользили по каждому сантиметру ее тела, от пламенеющих волос, в данный момент сильно взъерошенных, до выглядывающих из-под невероятно тонкого сверкающего зеленого муслина пальцев ног, включая, разумеется, и то, что находилось между ее головой и ногами. Боже всемогущий! Кольта охватил такой жар, что грозил испепелить его дотла.

— Я думал… часто… в чем ты спишь?

Джослин не нашлась бы что ответить, даже если бы могла говорить. Она только-только начала снова дышать, да и то с трудом. Дар речи к ней еще не вернулся. Способность двигаться тоже. Она не смела шелохнуться, опасаясь, что подогнутся колени. И это было не единственное, чего она боялась. Его глаза, обычно такие бесстрастные, сейчас полыхали огнем и буквально обжигали. Они одновременно и притягивали ее, и ужасали. Джослин ничего не могла с собой поделать. Она хорошо помнила, что он никогда не был с ней нежен, а сейчас и вовсе выглядел дико.

Не сводя с нее глаз, Кольт шагнул в комнату и закрыл за собой дверь. Продолжая пожирать ее взглядом, он нащупал засов и запер его.

Если бы Джослин уже и так не поняла, что ее ожидание подошло к концу, этот жест сказал бы ей обо всем. Но она знала. Он намеревается овладеть ею. Теперь она не сможет помешать ему, даже если бы хотела. А она и не собиралась. Она желала его, несмотря на то, что боялась. Желала, даже сознавая, что получит от него необузданную страсть, а не нежность.

Джослин не понимала, почему, давая себе во всем отчет, продолжает стоять на месте, а не пытается вновь бежать через окно. Она знала только, что именно он будет у нее первым. Она не может представить себе никого на его месте и никогда не разреши г другому касаться ее там, где позволит дотрагиваться ему.

Ее прорвавшаяся страсть и нервная решимость были не так заметны, как страх. И только его Кольт прочитал в ее неподвижности и широко распахнутых глазах. На каком-то примитивном уровне это подстегнуло его еще сильнее. Однако подспудно он понимал, что она не затевала эту встречу и если его потом линчуют, ему некого будет винить, кроме самого себя. Но он действительно окажется последним сукиным сыном, если сейчас прибегнет к той тактике, которой обычно пользовался, чтобы напугать ее. Проиграв битву, он больше не нуждался в обороне. Ему нужна честность, особенно теперь, когда девушка не может домешать ему. Во всяком случае, сама, без помощи с его стороны. Поэтому, несмотря на твердую решимость идти до конца. Кольт заставил себя дать ей последний шанс удержать его от того, от чего сам он удержаться уже не мог.

— Кричи сейчас, герцогиня, пока есть возможность. Другой не будет.

Джослин пожалела, что он это сказал. Слова прозвучали довольно зловеще, будто она не переживет того, что должно случиться.

— П-почему?

Ее голос действовал, как магнит, притягивая его через всю комнату. Медленно приближаясь, он четко проговорил:

— Потому что я собираюсь положить тебя на кровать и наполнить своей плотью.

Господи, она так на это надеется! От его слов кровь закипела, и сердце грозило вырваться из груди. О том, чтобы кричать, и речи быть не может! Стонать, возможно… Ей уже хотелось застонать, но она подавила возникшее желание, стараясь не издать ни звука, пока он не подойдет.

А когда Кольт встал перед ней, возможность была упущена. Его пальцы мгновенно погрузились в ее волосы, и он откинул ей голову назад, держа достаточно крепко, чтобы она не могла уклониться от его приближающихся губ. Как она и предполагала, поцелуй был жестким, исполненным желания, которое слишком долго подавлялось, горячим, болезненным и голодным.

Но Джослин понимала, какие за ним скрываются чувства. Или думала, что понимает. Если Ванесса права. Кольт сейчас злится на нее за то, что она лишила его самообладания, но еще больше злится на самого себя, что допустил это. Укротить этот гнев, пока он не вышел из-под контроля, зависело теперь от нее.

Джослин отчаянно заколотила кулачками по груди Кольта, пока он не поднял голову. Он даже опустил одну руку, давая ей возможность немного отодвинуться. Вторая же осталась на месте, по-прежнему сжимая ее кудри. Поскольку девушка не пыталась вырваться, больно ей не было. Но она понимала, что он может притянуть ее к себе в любой момент, а сейчас просто дает им обоим перевести дух.

Ее дыхание было учащенным и стало еще быстрее, когда она увидела, как глаза мужчины жадно скользят по ее телу, теперь уже вблизи. Она открыла было рот, желая сказать что-нибудь, что могло бы успокоить растущее внутри нее напряжение. Он почувствовал это, даже не глядя ей в лицо, и предупредил ее намерения, покачав головой.

— Не сейчас, герцогиня. Ты упустила момент. Джослин с трудом сглотнула и только потому, что его пронзительные глаза не смотрели ей в лицо, сумела выдавить:

— Тогда зови меня Джослин.

В этот момент Кольт понял, что она не возражает. Чтобы убедиться, он посмотрел ей в глаза и не увидел там ни страха, ни отвращения, ни ужаса, лишь толику неуверенности и возбуждение. Это открытие подействовало на него, как вылитый в костер виски. Глухо застонав, он потянулся к ней, трясущейся рукой коснулся щеки, провел по шее и задержался на груди, там, где бешено колотилось ее сердце.

Джослин легонько вздохнула, уверенная теперь, что бояться ей нечего. Она покорно подставила губы, и он жадно приник к ним — достаточно крепко, чтобы доставить ей удовольствие, но не настолько, чтобы напугать или причинить боль. Однако, когда она прижалась к нему крепче и попыталась обнять, то обнаружила, что дикое напряжение покинуло его, чего нельзя сказать о его нетерпении.

Кольт хотел всего одновременно: трогать ее, смотреть на нее, наслаждаться ею. Он хотел уже быть в ней. И в то же время не мог отказать себе в удовольствии пить ее губы. Не прерывая поцелуя, который стал чем-то вроде проверки чувств, он просунул пальцы под узенькие плечики ночной рубашки. Его руки скользнули по ее плечам, и рубашка упала до талии. Только тогда он откинулся назад, и открывшееся зрелище только подстегнуло его нетерпение. Ее груди были небольшими, но великолепной формы, соски торчали спелыми вишенками, хоть он еще к ним даже не прикоснулся.

Кольт настолько удивился, что заглянул ей в лицо. И тут его подстерегала еще одна неожиданность. Неуверенность исчезла из ее глаз. Джослин твердо встретила его взгляд, и в глубине ее зрачков он прочитал такое сильное желание, что пол под ним закачался.