Птица Всё спрашивает из-под стрехи птица: «О-би-дел?» и опять: «О-би-дел?» Ах!.. Я, утирая мокрые ресницы, Смеюсь до слез, держа письмо в руках. Внизу, в сердитом шуме океана, Носились чайки в радужной пыли И старый парусник качался пьяно, Стремясь уйти подальше от земли. А я пишу стихи, смотрю на море… …Но почему такая боль в груди? Вздыхают пальмы. Ветер бьется в шторе. Как мог ты просто написать «не жди»! Ах, эта птица!.. Без конца, без края, — Три ноты. Так с утра, как завела. А где-то во дворе, как ведьма злая Визжит центрифугальная пила. Три ноты — визг. Три ноты — визг. О, Боже!.. …И объяснениям моим простым Поверить он не хочет. Иль не может?.. И я курю, курю, глотая дым. А день туманится. Нависли тучи. И всё пытает птица, как палач: «О-би-дел?»… Да! Обидел… и замучил… И теплым, частым ливнем хлынул плач. «Струились, фимиамом, кипарисы…» Струились, фимиамом, кипарисы. Луч солнца радуги в воде купал. Клочки письма, как корабли Улисса, Обходят, медля, баррикады скал. Мальчишка, с привязными плавниками, Шныряет, как акула, под водой И сонных рыб, с янтарными глазами, Зазубренной пронзает острогой. Нет. Лучше, снова повернувшись набок, Смотреть — тихохонько, чтоб не спугнуть, На несуразного малютку-краба, К соседней луже выбравшего путь. Две чайки, лакомясь морской капустой, Взлетали перед каждою волной. Чернели пятна водорослей густо И, оглушающе, гудел прибой. Полоски ветра на воде, — сиренью. На облаках жемчужная кайма … …И я, пером, пускаю по теченью Клочок последний твоего письма. «Синеет, сновиденьем райским…» Синеет, сновиденьем райским, Сиднейской гавани вода И, колокольчиком китайским, Звенят, чуть слышно, провода. Белели лебедя крылами Нарядной яхты паруса И голубыми кружевами На мост спадали небеса. И ветер, вея в косах нежно, Считает нити седины И гребень, вколотый небрежно, Слетает плавно в зыбь волны. Семья медуз, жилиц глубинных, На парашютах проплыла И брызгами — аквамарины Стекали с твоего весла. А на корме — смолы агаты… И блеск, и плеск со всех сторон! И ты сегодня, как когда-то, Каким-то светом озарен… И счастьем бывшим, счастьем прежним Воспоминанья расцвели, И Юность бродит, гостьей нежной, По берегам чужой земли. «Чаек крик над пляжем…»
Чаек крик над пляжем. Пенные ручьи. Облачные пряжи, Да глаза твои. Вот и всё, что надо. Всё, что — жизнь пройдя, — Вспомним мы с отрадой, В сумраке дождя. И совсем без боли Скажешь ты в тот миг: «Вот, — следы от соли, В волосах твоих». Твои глаза Всё тебе: и молитва дневная И бессонницы млеющий жар. Анна Ахматова Твои глаза изменчивы, как море… То в них блеснет янтарь, то бирюза, То в изумрудном светятся задорю Твои глаза. То светлые, как день веселый в мае! То темные, как хмурая гроза… Зеленые, как мох на старой свае Твои глаза. И нет на свете глубины страшнее… Я знаю — больше нет пути назад. Сладка неволя — властвуют над нею Твои глаза. Так до конца. Я не своя отныне — Всё, всё тебе: улыбка и слеза! Мир для меня пустыня и в пустыне — Твои глаза!.. О любви урбанизме и пр Это было на новой квартире, в Сиднее, в Австралии, когда мы обрели, наконец, долгожданный приют. Это было в Сиднее, могло же быть ближе и далее, ведь, такое бывает повсюду где люди живут. Сырость в новом жилье зеленела по стенкам трясиной и хозяйка смотрела угрюмо, как в сумерки мавр. Но в окошко кивало нам дерево пышной вершиной, там, над крышами, высился царственно камфорный лавр. С этим милым соседом мы зажили просто на диво! (Несмотря на хозяйку, на щели в полу не смотря). Попугайчиков рой просыпался на лавре болтливо, лишь притронется к листьям его, позолотой, заря. Он шумел, он рассказывал нам небылицы и были; и в стоградусный жар был он полн благодатных прохлад; и в туман городской, в эти тучи бензина и пыли, с его листьев блестящих струился густой аромат. А когда Южный Крест, Орион и их звездные братья порассыпят свои изумруды над темной листвой, мы — и в ссоре, бывало, — сольем наши руки в пожатьи, Боже мой!.. Жизнь прекрасна! И так коротка!.. Ты со мной! Милый лавр… Милый друг на чужбине, без спеси, без чванства. Но однажды, в злой день, возвращаясь с работы домой, мы увидели крыши, заборы, пустое пространство… И кольнуло предчувствие в сердце иглой ледяной. Урбанизм, модернизм, перестройки… Все это не худо и такое бывает повсюду, где люди живут. Но срубили тот лавр… то живое, зеленое чудо!.. И теперь попугайчики нам по утрам не поют. |