2. «Ветер рыщет в коноплянике…» Ветер рыщет в коноплянике, Ветер путает овсы… Ах, как сладко, Божьим странником, Мерять версты по Руси! Все, из сердца, вынуть тернии… Спать в оврагах, по жаре, Слушать шорохи вечерние, Встретить солнце, на заре… Со слепцом, у храма Божия, Петь про реку Иордань И — каликой перехожею — Протянуть смиренно длань. А под вечер наступающий, На откосе, в дымной мгле, Над костром сидеть пылающим И картошку печь в золе. И, запив вечерю скудную Родниковою слезой, Вновь брести — за изумрудною, За бродяжеской звездой… 3. «Ходит ветер по черной воде…» Ходит ветер по черной воде, По следам на песчаной гряде. Навзничь тело покойно лежит, Очи смежены накрепко спит. Караси, серебристой каймой, Вьют узор над его головой. Спутал волосы тонкий тростник, Улыбаясь, застыл мертвый лик, Словно в заводи тихой лесной Он обрел долгожданный покой. И снуют пауки-плавунцы, Заметая земные концы… Ходит ветер по черной воде. Саван туч на далекой звезде. На кладбище Я бродила меж крестами. Ни березки, ни рябины… И на сердце так щемит. Свежевырытая яма, Холм из комьев красной глины, Страшной, твердой, как гранит. Глеб… Наталия… Светлана… Участь горестная, злая — На чужбине умереть… Круг сомкнули океаны. Далеко страна родная, Много ближе стала смерть… Вдруг, так сладостно запахло И меня окликнул словно Крестик беленький, простой. Там, жасмина кустик чахлый, Что посажен был любовно Слабой сморщенной рукой Над безвременной могилой, В скудной почве, точно чудом! Робко начинал цвести. И, казалось, кто-то милый Улыбнулся мне оттуда И промолвил: «Не грусти». «Мы любим осень грустною любовью…» Мы любим осень грустною любовью Так, мать — перед уходом сына в бой, Сыновнею пушистой, черной бровью Любуется в последний раз с тоской. В осенней солнечной, цветной метели И в нитях шелковых, летящих в даль, И в сладком запахе осенней прели — Разлуки боль, щемящая печаль. И мы — рассудком, — зная неизбежность, Приять конец готовы, не ропща, Но, сердцем, ловим гаснущую нежность, Прильнув к ней горько с цепкостью плюща. И пьем, с покорностью печальной, вдовьей, Не долгий блеск осенний, в смертный час. Мы любим осень грустною любовью, Как будто любим мы — в последний раз. Домовой Ну, довольно!.. Разломило спину. Ух, как поздно! Час совсем глухой. Вижу, потихоньку из камина Вылезает осторожно домовой. Серенький, мохнатый, ну, ветошка! Он на цыпочках по комнате идет И, насторожившись мигом, кошка Недоверчиво чего-то ждет. Полизал стакан с вишневым соком, Посмотрел, закрыт ли в ванной газ? Не горит ли свечка, ненароком? То ли дело свой, хозяйский, глаз. Наклонился над столом в гостиной. Вижу — прочитал мои стихи, Покачал головкою совиной, Заспешил — пропели петухи. Пробежал неслышными шагами, Кошке дав щелчка по голове, Та зафыркала, а он — под раму! И исчез, как дым, в густой траве. Сверчок В комнате моей живет сверчок. Как сюда попал он, я не знаю, Очевидно, тут его шесток. Я теперь камин не зажигаю, Не включаю больше пылесос, Осторожна я и с пыльной тряпкой, — Всё боюсь, что (жалко, ведь, до слез!) Оторву ему случайно лапку. Прячется ли он из-за гардин? Или в гардеробе, где-то, с краю?.. Иль облюбовал себе камин?.. Где-то тут, а где — не отгадаю. Я — бессонная, из ночи в ночь Всё лежу впотьмах и ожидаю. Вдруг он: тррр… И мне хоть и не в мочь, Всё же я, сквозь слёзы, улыбаюсь. Что там в сердце боль, иль перебой, Или хворость черная другая?.. Мой сверчок запел и, — как рукой! — Всё мне снимут песни краснобая. Иногда, не удержусь, вздохну, Небылицам за-полночь внимая, — Замолчит. От зеркала к окну — Прыг!.. И сразу снова запевает. Всё равно мне — быль или не быль, — Пусть себе живет и распевает. А уж сор!.. А, по углам-то пыль! Накопилась!.. Прямо, вековая! |
