Если он и удивился, то никак не выказал этого.

— Врач? Вы, врачи, друг за друга всегда горой. — Он продолжал улыбаться.

— Не сказал бы, — ответил я.

— Если вы врач, — улыбка на лице Питерсона начала угасать, — мой вам совет — держитесь подальше от Ли. Газетная шумиха может стоить вам практики.

— Какая шумиха?

— Шумиха вокруг процесса.

— А будет процесс?

— Да, — сказал Питерсон. — И шумиха вокруг него может стоить вам практики.

— А у меня нет практики!

— Вы занимаетесь научной работой?

— Нет, — ответил я, — я патологоанатом.

— Не знаю, доктор, что вы пытаетесь доказать. Только нам ваша помощь не нужна, а Ли уже не вытащить.

— Это еще нужно посмотреть.

Питерсон покачал головой:

— Не мне вам объяснять.

— Что именно?

— Знаете ли вы, — сказал Питерсон, — на какую сумму может предъявить иск врач за незаконный арест?

— На миллион долларов, — ответил я.

— Скажем, на пятьсот тысяч. Это не делает большой разницы. Суть остается та же.

— Вы считаете, что дело можно передавать в суд?

— Да, безусловно. — Питерсон снова улыбнулся. — Конечно, доктор Ли может вызвать вас в качестве свидетеля. И вы можете произнести пламенную речь, попытаться сбить с толку присяжных заседателей потоком научных данных. Но отвлечь внимание от основного факта вам все равно не удастся.

— А что это за факт?

— Сегодня утром молоденькая девушка скончалась в бостонской Мемориальной больнице вследствие криминального аборта. Вот что за факт.

— И вы утверждаете, что аборт сделал доктор Ли?

— У нас есть такие данные, — мягко пояснил он.

— Они должны быть достаточно вескими, потому что доктор Ли известный и уважаемый…

— Послушайте, — сказал Питерсон, впервые за все время выказывая нетерпение. — Вы, может, думаете, речь идет о какой-нибудь грошовой проститутке? Это была порядочная девушка, очень порядочная, из хорошей семьи. Молоденькая, хорошенькая и очень милая. И ее зарезали. И обратилась она не к неграмотному шарлатану, для этого у нее было слишком много здравого смысла и слишком много денег.

— И это дает вам основание подозревать доктора Ли?

— А это уж не ваше дело.

— Адвокат доктора Ли обязательно задаст вам такой вопрос, это будет его дело. И если вы не сможете ответить…

— Сможем, будьте уверены.

Я выжидающе молчал. Помимо всего, мне было любопытно увидеть, насколько дипломатичен к ловок Питерсон. Любое дальнейшее слово будет с его стороны ошибкой.

Питерсон сказал:

— У нас есть свидетельница, слышавшая, как девушка назвала имя доктора Ли.

— Девушку привезли в больницу в шоковом состоянии, без сознания. Что бы она ни сказала, это не может рассматриваться как веская улика.

— Она говорила это отнюдь не в шоковом состоянии. Она говорила это значительно раньше.

— Кому?

— Своей матери. — Питерсон довольно ухмыльнулся. — Сказала своей матери, что это дело рук доктора Ли. Сказала перед отъездом в больницу. И ее мать подтвердит это под присягой. Надежная свидетельница. Зрелая женщина, уравновешенная, осторожная в своих оценках. И весьма привлекательная. Она произведет прекрасное впечатление на присяжных.

— Возможно.

— А теперь, поскольку я был с вами столь откровенен, — сказал Питерсон, — может быть, и вы поведаете мне, откуда у вас такой повышенный интерес к доктору Ли? Не замешаны ли вы сами каким-то образом в этом деле?

— Все может быть.

— Иными словами — да?

— Иными словами — все может быть.

Он внимательно посмотрел на меня:

— Вы взяли жесткий тон. доктор Бэрри.

— Скептический.

— Раз уж вы такой скептик, то почему вы уверены, что доктор Ли в данном случае невиновен? Знаете, никто не застрахован от ошибок. Даже врач.

Я зашел в аптеку, купил там две пачки сигарет и позвонил в несколько мест по телефону-автомату. Прежде всего я позвонил к себе в лабораторию и сказал, что не вернусь сегодня на работу. Затем позвонил Джудит и попросил ее пойти домой к Ли и побыть с Бетти.

— Постарайся ее успокоить. И гони репортеров.

— А они будут?

— Не знаю. Но если появятся, гони.

Она сказала, что прогонит. Затем я позвонил Джорджу Брэдфорду — адвокату Арта. Брэдфорд — солидный адвокат, человек с хорошими связями: он старший партнер в фирме «Брэдфорд, Стоун и Уитлоу». Когда я позвонил, его не оказалось в конторе, и я просил передать, что хочу с ним поговорить. Последнему я позвонил Льюису Карру — профессору Мемориальной больницы. Он взял трубку и, как обычно, сказал отрывисто:

— Карр у телефона.

— Лью, это Джон Бэрри.

— Здорово, Джон! Ну что гам у тебя?

— Я звоню насчет Карен Рендал, — сказал я.

— А что насчет нее тебя интересует? — В голосе его появилась настороженность. Очевидно, в Мемориалке тема эта была еще достаточно злободневной.

— Все, что знаешь, все, что слышал.

— Пойми, Джон, — сказал он, — ее отец— большая шишка в нашей больнице. Я слышал все, и я не слышал ничего. Кому это нужно знать?

— Мне.

— Лично?

— Да, конечно.

— Зачем?

— Я друг Арта Ли.

— Значит, его действительно на этом зацапали? Я слышал, но не поверил. Мне всегда казалось, что Ли слишком умен…

— Лью, что произошло вчера ночью?

— О Господи, такая скверная история. Напортачили в приемном покое. Я не могу говорить об этом сейчас, — сказал Карр. — Лучше приезжай сюда ко мне.

— Идет! — сказал я. — А где сейчас тело? У вас?

— Нет, его перевезли в Городскую.

— Вскрытие уже было?

— Не имею понятия.

— Ладно, — сказал я. — Заеду к тебе через пару часов. Есть возможность взглянуть на амбулаторную карточку?

— Сомневаюсь, — сказал Карр. — Она сейчас у Старика.

— Как-нибудь добыть ее нельзя?

— Сомневаюсь.

Я повесил трубку, опустил еще одну монетку и позвонил в морг Городской больницы. Секретарша подтвердила, что тело уже привезли туда. У Элис, секретарши, было что-то со щитовидкой, и голос ее звучал так, будто она проглотила контрабас.

— Вскрытие уже делали? — спросил я.

— Только собираются.

— Нельзя ли немного повременить? Я хотел бы присутствовать.

— Едва ли, — пробасила Элис. — У нас тут сидит такой настырный тип из Мемориалки…

Она посоветовала мне поторопиться. Я сказал, что сейчас приеду.

Почти все бостонцы твердо убеждены, что в их городе можно получить самое лучшее медицинское обслуживание в мире. Однако вопрос, какую больницу считать лучшей в городе, часто бывает причиной горячих дебатов. Существуют три основных претендента: больницы Дженерал, Брайан и Мемориальная. Сторонники Мемориальной скажут вам, что Дженерал слишком велика, а Брайан слишком мала, что Дженерал — это строго клиническая больница, а Брайан строго научная; что в Дженерал пренебрегают хирургией за счет терапии, а в Брайан наоборот. И наконец, вам торжественно заявят, что медицинский персонал II в Дженерал и в Брайан по своему интеллектуальному уровню и дисциплине значительно уступает персоналу Мемориалки.

Но кто бы ни расставлял бостонские больницы в порядке их достоинств, Городская больница обязательно будет стоять на последнем месте. Я ехал туда через Прюденшиал-сентр — гордое олицетворение того, что политические деятели называют Новым Бостоном. Это широко раскинувшийся комплекс небоскребов, гостиниц, магазинов и площадей с массой фонтанов и неиспользованных пространств, что придает ему модернистский вид. От Прюденшиал-сентра можно за несколько минут дойти до квартала красных фонарей, который ненов и немодернистичен, но, подобно Сентру, по-своему функционален.

Квартал красных фонарей граничит с Роксбэри — районом негритянских трущоб; граничит с ним также и Городская больница. Меня подкидывало на рытвинах и ухабах, и я думал о том, как же далеко я нахожусь от сферы влияния Рендалов.

Рендалы, естественно, работали в Мемориальной. Рендалы были известны в Бостоне как «старинный род» — это означало, что уж один-то измученный морской болезнью пилигрим, высадившийся на берег с корабля «Мэйфлауэр», сделал свой вклад в фонд генов этой семьи. Свыше двухсот лет Рендалы занимались в Новом Свете медициной.