— Это она показала?

— Да, очевидно.

С минуту мы смотрели друг на друга.

— Я ценю твою помощь, — сказал он, — во всей этой истории.

— Всегда к твоим услугам. Ты уверен, что это оказалось помощью?

— Я ведь на свободе.

— Я не об этом.

Он передернул плечами и уселся на кровати.

— Огласка, которую получило дело, — не твоя вина, — сказал он. — Кроме того, мне этот город начал надоедать. Вот и сменю местожительство. Мне хочется поселиться в Лос-Анджелесе. Принимать роды у кинозвезд — неплохая перспектива.

— У кинозвезд не бывает детей. У них есть агенты.

Он засмеялся. На какой-то миг я услышал его прежний смех.

— Ты уже побывал у себя в кабинете? — спросил я.

— Лишь затем, чтобы закрыть его. Я договариваюсь с транспортной конторой. Задерживаться здесь не хочется.

— Да, — сказал я. — Могу себе представить.

Все случившееся потом, по-видимому, явилось результатом обуявшей меня злости. Дело и без того оказалось пакостным, до отвращения пакостным, и мне не следовало в него соваться. Копаться в нем дальше нужды не было никакой. Можно было бросить все и предать забвению.

На третий день лежания в больнице я приставал к Хэмонду до тех пор, пока он наконец не согласился меня выписать. Подозреваю, что и медсестры ему на меня жаловались. Итак, меня выписали в 3 часа 10 минут пополудни, Джудит доставила мне одежду и повезла меня домой. По дороге я сказал:

— Сверни на следующем углу направо. Мне нужно сделать остановку.

— Джон…

— Ну, пожалуйста, Джудит. Совсем ненадолго.

Она нахмурилась, но на углу свернула. Я указывал ей путь: через Бикон Хилл на ту улицу, где жила Энджела. Перед домом стояла полицейская машина. Я вылез из автомобиля и поднялся на второй этаж. У двери дежурил полицейский.

— Доктор Бэрри. Из лаборатории Мэллори, — сказал я официальным тоном. — Кровь на анализ уже взяли?

— Кровь на анализ? — Вид у полицейского был смущенный.

— Да. В комнате ведь оставались пятна засохшей крови. Это нужно для анализа по двадцати шести пунктам. Ну, вы же знаете. Доктор Лейзер беспокоится по поводу этих анализов, послал меня проверить.

— Мне ничего не известно, — сказал полицейский. — Вчера тут были какие-то врачи. Это вы про них?

— Нет, то были дерматологи, — сказал я.

— А-а, да. Ну, ладно, вы лучше сами проверьте. — Он открыл мне дверь — Только ничего не трогайте. Они там снимают отпечатки пальцев.

Я вошел в квартиру. И увидел полный разгром: мебель перевернута, пятна крови на кушетках и столе. Трое мужчин хлопотали над стаканом: посыпали его каким-то порошком, а затем сдували, фотографируя отпечатки пальцев. Один из них поднял голову:

— Вам помочь?

— Да, — сказал я. — Стул…

— Вон там. — Он указал на стул в углу. — Только не прикасайтесь к нему.

Я прошел в угол и посмотрел на стул. Не особенно тяжелый, дешевенький, деревянный кухонный стул. Ничем не примечательный. Но крепко сколоченный. На одной ножке остались следы крови.

— Вы уже сняли отпечатки с этого стула?

— Сняли. Интересный случай. В этой комнате сотни отпечатков. Десятков разных людей. Чтоб в них разобраться, надо работать годами. Но с двух предметов мы не смогли взять никаких отпечатков. Вот с этого стула и с ручки от входной двери. Кто-то их обтер. Во всяком случае, так оно выглядит. Очень даже странно. Ничто больше не было вытерто, даже нож, которым она порезала себе вены.

— Гематологи здесь уже побывали? — спросил я.

— Да. Пришли и ушли.

— Ладно, — сказал я. — Можно мне позвонить? Я хочу согласовать с лабораторией.

Он пожал плечами:

— Пожалуйста.

Я прошел к телефону, взял трубку и набрал номер бюро прогнозов погоды. Когда в трубке раздался голос, я сказал:

— Дайте мне доктора Лэйзера, пожалуйста.

— …солнечно и прохладно. Вечером перемежающаяся облачность, повышение температуры до…

— Фред? Говорит Джон Бэрри. Я сейчас здесь, в квартире.

— …возможны ливневые дожди.

— Да, они говорят, что пробы были взяты. Вы уверены, что у вас их еще не получили?

— …завтра ясно, значительное похолодание…

— А, понимаю. Ладно. Хорошо. Правильно. Еду.

— …ветер восточный, слабый до умеренного…

Я повесил трубку. Никто не обратил на меня внимания, когда я уходил.

В понедельник на меня нашло скверное настроение. Почти все утро я просидел, попивая кофе и куря сигареты и ощущая при этом противный, кисловатый вкус во рту. Я продолжал твердить себе, что прекрасно могу это дело бросить и никому от этого убытка не будет. Я мог только напортить.

Кроме того, если разобраться, то вины Уэстона тут не было. Хоть мне и хотелось найти виноватого, его я винить не мог. К тому же и человек он старый. Я только попусту тратил время. Я пил кофе и упорно убеждал себя в этом. Пустая трата времени.

А остановиться не мог.

Где-то около полудня я поехал на машине в лабораторию Мэллори и вошел в кабинет Уэстона. Он просматривал какие-то слайды и записывал свои наблюдения на диктофон, стоявший на столе. Когда я вошел, он прекратил это занятие.

— Хэлло, Джон. Какими судьбами?

Я спросил:

— Как вы себя чувствуете?

— Я? — Он засмеялся. — Прекрасно. А как ты себя чувствуешь? — Он кивнул на мою забинтованную голову.

— Ничего. — Я взглянул на него. Руки он убрал под стол.

— Болят? — спросил я.

— Что?

— Руки.

Он кинул на меня деланно удивленный взгляд. На меня это не подействовало. Я кивнул на его руки, и он вынул их из-под стола. Два пальца на левой руке были забинтованы.

— Несчастная случайность?

— Да. По собственной неосторожности. Резал луковицу дома — помогал на кухне — и поранился. Поверхностный порез, но все равно неприятно.

— Сами забинтовали?

— Да. Ранка пустяшная.

Я уселся на стул напротив него и закурил сигарету, чувствуя, что он внимательно за мной наблюдает. Я пустил струйку дыма в потолок. Лицо его оставалось спокойно-безразличным: он мне затруднял дело. Но это было его право, на его месте я, наверное, поступил бы так же.

— Ты пришел ко мне по какому-то определенному делу? — спросил он. — Видимо, относительно отчета о вскрытии Карен Рендал? Я помню, тебя это интересовало. Тебе было бы спокойней, если бы его просмотрел еще кто-нибудь. Сандерсон, например?

— Теперь это, собственно говоря, не имеет значения. С юридической точки зрения, во всяком случае.

— Пожалуй, да, — сказал он.

Мы снова уставились друг на друга: наступила длинная пауза. Я не знал, как подступиться к этому вопросу, но молчание меня просто угнетало.

— Стул, — сказал я, — был вытерт. Вы это знали?

На минуту он нахмурился, и я подумал, что он сейчас сделает вид, будто ничего не понимает; но нет, наоборот — он утвердительно кивнул.

— Да. Она сказала мне, что вытрет стул.

— И дверную ручку?

— Да. И дверную ручку.

— Когда вы там появились?

— Было уже поздно. — Он вздохнул. — Я допоздна проработал в лаборатории и уже ехал домой. Решил заехать к Энджеле, я это часто делал. Заезжал на минутку. Взглянуть на нее.

— Вы лечили ее от наркомании?

— То есть ты хочешь спросить, не снабжал ли я ее наркотиками?

— Я хотел спросить, не лечили ли вы ее.

— Нет, — сказал он. — Я, конечно, подумывал об этом, но знал, что ничего не получится, что я могу только напортить. Я уговаривал ее лечиться, но… — Он пожал плечами.

— Итак, вместо этого вы ее время от времени навещали?

— Просто чтобы помочь ей, когда ей бывало плохо. Единственное, что я мог.

— А в четверг вечером?

— Он был уже там, когда я приехал. Я услышал возню и крики; вошел и увидел, что он гоняется за ней с бритвой. У нее в руке был кухонный нож — знаешь, обычный хлебный нож, — она им и отбивалась. Он хотел убить ее, потому что она могла показать против него. Он все время это приговаривал; «Ты свидетельница, детка!». Не помню точно, что случилось потом. Я всегда любил Энджелу. Он крикнул что-то мне, какие-то слова, которых я не разобрал, и двинулся с бритвой на меня. Вид у него был страшный. Энджела уже успела пырнуть его ножом или, по крайней мере, порезать на нем одежду.