— Какую девицу?

— Карен Рендал. Да, дочь Дж. Д. Рендала.

— Господи!

— Вначале меня спросили, что я знаю о ней и была ли она когда-нибудь моей пациенткой? И тому подобное. Я ответил, что она приходила ко мне с неделю назад посоветоваться. Основная жалоба — отсутствие месячных.

— В течение какого периода?

— Четыре месяца.

— Ты нм сказал, в течение какого?

— Нет. они не спрашивали.

— Это хорошо, — сказал я.

— Они хотели знать другие подробности. Например, жаловалась ли она на что-нибудь еще? Как держалась? Я не стал на это отвечать. Я заявил, что пациентка говорила со мной конфиденциально. Тогда они начали с другого конца: пожелали узнать, где я был вчера вечером. Я ответил им, что сначала делал вечерний обход в больнице, а потом пошел пройтись в парк. Они спросили, возвращался ли я после прогулки в свой кабинет. Я ответил, что не возвращался. Встретил ли я кого-нибудь в парке в тот вечер? Я сказал, что не помню, во всяком случае, никого из знакомых. — Арт глубоко затянулся сигаретой, руки его дрожали. — Тут они взялись за меня вплотную; уверен ли я, что не возвращался в свой кабинет? А что я делал после вечернего обхода? Уверен ли я, что не видел Карен с прошлой недели? Я не понимал, куда они гнут.

— А куда они гнули?

— Карен Рендал привезли в отделение неотложной помощи Мемориальной больницы в четыре часа утра. Привезла ее мать. С сильным кровотечением, в шоке от потери крови. Я не знал, какие меры спасения были применены, во всяком случае, она умерла. Полиция считает, что вчера вечером я сделал ей аборт.

— Откуда у них такая уверенность?

— Они не говорят. Я спрашивал несколько раз. Может быть, девочка, когда ее привезли в Мемориалку, в бреду назвала мое имя. Не знаю!

Я покачал головой:

— Арт, полицейские боятся ошибочных арестов. Если они арестуют тебя и не смогут доказать твоей вины, им не поздоровится. Ты не какой-нибудь забулдыга, ты имеешь возможность обратиться за помощью к хорошему адвокату, и они знают, что помощь эту ты получишь. Они не осмелились бы предъявить тебе обвинение, если бы у них не было для этого достаточно веских оснований.

— Как бы то ни было, я не знаю, какие улики они имеют против меня. — сказал он и начал шагать по камере. — Ни малейшего понятия не имею.

— Расскажи мне о визите Карен, — сказал я.

— Тут, собственно, нечего и рассказывать. Она пришла и попросила меня сделать ей аборт, но я отказался, потому что она была беременна уже четыре месяца. Я объяснил ей, что срок слишком большой и аборт теперь можно сделать только малым кесаревым сечением.

— И она смирилась?

— Мне показалось, что да.

— А что ты записал в карточке?

— Ничего. Я не завел на нее карточку.

— Это может обернуться скверно, — сказал я, вздохнув. — А как ты собираешься объяснить это полиции?

— Послушай, — сказал он. — Если бы я знал, что по ее милости могу очутиться в тюрьме, я многое сделал бы по-другому.

Я закурил сигарету и откинулся назад, шеей ощущая холод каменной стены. Мне было ясно, что положение создавалось препоганое.

— Кто прислал ее к тебе?

— Карен? У меня создалось впечатление, что Питер.

— Питер Рендал?

— Да. Он всегда лечил ее.

— Ты не спросил, кто прислал ее? — Обычно Арт был очень осторожен в этом отношении.

— Нет. Она пришла уже под конец дня, и я был уставший. Кроме того, она сразу же приступила к делу — девица она оказалась весьма прямая, без фокусов. Выслушав ее, я решил, что Питер прислал ее, чтобы я разъяснил ей, как обстоит дело, потому что совершенно очевидно, аборт делать было уже слишком поздно.

— Почему ты это решил?

Он пожал плечами:

— Просто взял и решил.

Это звучало странно. Я был уверен, что он чего-то недоговаривает.

— К тебе присылали кого-нибудь еще из рендаловского семейства?

— Что ты хочешь сказать?

— То, что говорю.

— По-моему, это к делу не относится.

— Может, и относится.

— Да нет же, тут не может быть никакой связи.

— Ладно, — сказал я, зная, что при желании Арт мог быть упрямым. — Тогда расскажи мне подробней об этой девице.

— Она произвела на меня приятное впечатление, — сказал Арт. — Хорошенькая, неглупая. Очень прямая, как я уже говорил. Вошла в кабинет, села и выложила все. Швырялась медицинскими терминами — вроде «аменорея».

— Ты ее осматривал?

— Нет. Я предложил, но она не захотела. Она пришла ко мне делать операцию и, когда я отказался, ушла.

— Она говорила тебе о своих дальнейших планах?

— Да, — ответил Арт. — Пожала плечами и сказала: «Ну что ж, придется признаться дома, что у меня будет ребенок».

— Поэтому ты решил, что она не станет искать других возможностей?

— Вот именно.

— Очевидно, она передумала.

— Очевидно.

— Хотел бы я знать, почему.

Он рассмеялся:

— Ты знаком с ее родителями?

— Нет, — ответил я и тут же, поняв, что могу поймать его, спросил: — А ты?

Но Арт был не так прост. Он улыбнулся понимающей улыбкой, словно отдавая дань быстроте Моих реакций, и сказал:

— Нет, но я о них слышал.

— Что же ты слышал?

В этот момент вернулся сержант и, бряцая ключами, начал отпирать замок.

— Время истекло, — сказал он.

— Еще пять минут, — попросил я.

— Время истекло!

— Ты говорил с Бетти? — спросил Арт.

— Да. Она держится молодцом. Я позвоню ей и скажу, что о тебе можно не беспокоиться. — Я взглянул на сержанта, который в ожидании стоял у открытой двери. — У полиции нет оснований задерживать тебя. Тебя выпустят сегодня же.

Сержант сплюнул на пол.

Я пожал Арту руку.

— Да, кстати, а где сейчас находится тело?

— Наверно, в Мемориалке. Хотя, по всей вероятности, теперь его уже увезли в Городскую.

— Я проверю. Не беспокойся ни о чем. — Я вышел из камеры, и сержант запер за мной дверь. Он провожал меня молча и, только когда мы оказались в вестибюле, сказал:

— Вас хочет видеть капитан.

На табличке, висевшей на облупленной зеленой двери, значилось «Убийства», и под ней на картонной карточке выведено от руки «Капитан Питерсон». Он оказался мощным дородным человеком с коротко подстриженными седеющими волосами и изящными манерами. Капитан обошел стол, чтобы поздороваться со мной за руку, и я заметил, что он прихрамывает на правую ногу. Он и не пытался скрыть свою хромоту, пожалуй, даже бравировал ею, громко скребя мыском по полу. Можно было не сомневаться, что увечье свое Питерсон заработал не в автомобильной катастрофе. Я попытался определить причину хромоты и решил, что, по всей вероятности, это пулевое ранение, но в эту минуту он протянул руку и представился:

— Капитан Питерсон.

— Джон Бэрри.

Пожатие было крепким и дружеским, но глаза оставались холодными и цепкими. Он указал мне на стул.

Сержант сказал, что никогда прежде не видел вас здесь, и я решил с вами познакомиться. Большинство ходатаев по уголовным делам в Бостоне нам известно.

— Вы хотите сказать — защитников?

— Да, конечно, — благодушно согласился он. — Защитников. — И вопросительно посмотрел на меня. — Какую фирму вы представляете?

— А я не адвокат. С чего вы взяли, что я адвокат?

— Сержант так понял из ваших слов.

— Значит, неправильно понял.

Питерсон откинулся на спинку кресла и приятно улыбнулся.

— Знай мы, что вы не адвокат, никогда не разрешили бы вам увидеться с Ли.

— Вполне возможно. С другой стороны, никто не спросил у меня ни имени, ни рода занятий. Никто не попросил меня расписаться в книге посетителей.

— Сержант, по-видимому, растерялся.

— Логичное заключение.

Питерсон улыбнулся ничего не выражающей улыбкой. Я знал этот тип: преуспевающий по службе полицейский, вполне вежливый и дипломатичный— до тех пор, пока не почувствует себя хозяином положения.

— Итак? — сказал он наконец.

— Я — коллега доктора Ли.