«Еще скрежещет старый мир…» Еще скрежещет старый мир, И мать еще о сыне плачет, И обносившийся жуир Еще последний смокинг прячет, А уж над сетью невских вод, Где тишь — ни шелеста, ни стука — Всесветным заревом встает Всепомрачающая скука. Кривит зевотою уста Трибуна, мечущего громы, В извивах зыбкого хвоста Струится сплетнею знакомой, Пестрит мазками за окном, Где мир, и Врангель, и Антанта, И стынет масляным пятном На бледном лике спекулянта. Сегодня то же, что вчера, И Невский тот же, что Ямская, И на коне, взамен Петра, Сидит чудовище, зевая. А если поступью ночной Проходит путник торопливо, В ограде Спаса на Сенной Увидит он осьмое диво: Там, к самой паперти оттерт Волной космического духа, Простонародный русский черт Скулит, почесывая ухо. Октябрь 1920 «Вот и все. Конец венчает дело…» Вот и всё. Конец венчает дело. А казалось, делу нет конца. Так покойно, холодно и смело Выраженье мертвого лица. Смерть еще раз празднует победу Надо всей вселенной — надо мной. Слишком рано. Я ее объеду На последней, мертвой, на кривой. А пока что, в колеснице тряской К Митрофанью скромно путь держу. Колкий гроб окрашен желтой краской, Кучер злобно дергает вожжу. Шаткий конь брыкается и скачет, И скользит, разбрасывая грязь, А жена идет и горько плачет, За венок фарфоровый держась. — Вот и верь, как говорится, дружбе: Не могли в последний раз придти! Говорят, что заняты на службе, Что трамваи ходят до шести. Дорогой мой, милый мой, хороший, Я с тобой, не бойся, я иду… Господи, опять текут калоши, Простужусь, и так совсем в бреду! Господи, верни его, родного! Ненаглядный, добрый, умный, встань! Третий час на Думе. Значит, снова Пропустила очередь на ткань. — А уж даль светла и необъятна, И слова людские далеки, И слились разрозненные пятна, И смешались скрипы и гудки. Там, внизу, трясется колесница, И, свершая скучный долг земной, Дремлет смерть, обманутый возница, С опустевшим гробом за спиной. СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В СБОРНИК
Пробуждение Потока (пародия-шутка) 1 Граф Толстой Алексей не довел до конца Свою повесть о храбром Потоке; Двести лет он заставил проспать молодца И притом не подумал о сроке. «Пробужденья его, — он сказал, — подождем, Что увидит Поток, мы про то и споем». Но, конечно, Толстой не дождался: Занемог как-то раз и скончался. 2 На себя я решился ответственность взять За рассказ о дальнейших событьях, Но прошу униженно: стихи прочитать И немедля затем позабыть их, Ибо я — не поэт, а рассказчик простой, И, конечно, не так написал бы Толстой, Он был мастер былинного склада, — Мне же суть передать только надо. 3 Дело в том, что Поток мог и больше проспать, Если б всё было мирно и гладко; Но средь самого сна… как бы это сказать?.. На душе его сделалось гадко, И нелепый в ушах начался перезвон; Встал, глаза приоткрыл и прислушался он; За стеной в барабан ударяли И на воздух из пушек стреляли! 4 Удивился Поток: «Что за шум за такой? Побежать посмотреть, что случилось? Ведь недаром же мне среди ночи глухой Безобразное что-то приснилось! Да и спать надоело — суставы хрустят, Поразмяться могучие плечи хотят; Отдохнул я порядком, бесспорно. Днем дремать — оно как-то зазорно!» 5 И на площадь широкую вышел Поток — Видит, площадь народом покрыта. Слышны крики: «Япония», «Дальний Восток», «Камимура», «Цзинь-Чжоу», «Мутсу-Хито»… Слышит: люди «ура!» исступленно кричат, Шапки, зонтики, палки на воздух летят; Все поют, все на месте толпятся И порой непечатно бранятся. 6 «Ну, — подумал Поток, — ожидай тут добра, Видно, разум у всех помутился», — И к тому, кто кричал всех задорней «ура!», Он с вопросом таким обратился: «Объясни мне, любезный, о чем у вас крик? Что за новый такой, непонятный язык? Отчего о порядке не просят? И кого так нещадно поносят?» 7 «Что ты, что ты, родимый? — он слышит в ответ. — Постыдись, неужели не знаешь? Ты, наверное, друг, ежедневных газет И ночных телеграмм не читаешь? Мы воюем с японцами, с желтым врагом; Познакомятся, бестии, с русским штыком, Не забудут нас долго макаки, Мы пропишем им мир — в Нагасаки!» |
