Чашка Тишина стояла бы над городом, Да в порту зенитки очень громки. Из детсада в чашечке фарфоровой Мальчик нёс сметану для сестрёнки. Целых двести граммов! Это здорово Мама и ему даст половину. А в дороге он её не пробовал, Даже варежку с руки не скинул. Поскользнулся тут, в подъезде. Господи! Чашка оземь, сразу раскололась. И сметаны он наелся досыта, Ползая по каменному полу. А потом заплакал вдруг и выбежал. Нет, домой нельзя ему вернуться! … Мама и сестрёнка — обе выжили, И осталось голубое блюдце… Ленинградская сюита День О дворцы голубого стекла! Сноп сиянья над белой Невою! Струйка дыма, сверкая, ушла В это небо, до слез голубое. Под чехлом золотая стрела, Ты осталась для нас золотою… А над площадью ангел простер Крес возмездья… О петли тропинок! Крестный путь наш… Двоится линкор, Он, как в зеркало, в лед опрокинут. И стоит златоглавый собор, Невидимку на купол надвинув. Гул моторов. Четыре крыла. Звезды. Свастика. Бой и погоня. Я из проруби воду несла, То и дело дыша на ладони… Ты не знал, как вода тяжела, Если краны не действуют в доме? Вечер Сорок градусов. Месяц подряд. Ни полена. Как прорубь, постели. Стынут веки. В аду, говорят, Очень жарко. Мы в ад бы хотели! Чай в стакане под корочкой льда. Белый мох на стене серебрится. Холода. Холода. Холода. Где же нашего горя граница? Мы живем на суровой меже. Сколько в сердце тревожной боли! Догорели два тома. Уже? И от скрипки футляр раскололи… Ночь Ночь как пропасть. Коптилки глазок. Груды тряпок и теплого хлама. Тень качается… Хоть бы разок Загорелась настольная лампа, Чтоб на ярко-зеленом сукне Разложить эту рукопись!.. Боже! Это может быть только во сне? И во сне эта ночь быть не может. Скатертёрку постлала на стол, На печурку поставила чайник. Дочка, слышишь? — качается пол: Нас бомбят… О слепое отчаянье! Наш субботник Мы шаркали по снегу мётлами, Сгребали лопатами сор. Мы вышли почти полумертвыми Убрать эту площадь и двор. Сосульки сверкали радугой. О первый блокадный апрель! И я засмеялась от радости, Очистив от снега панель, Ступеньки знакомой лестницы Посыпав желтым песком. Нас пять с половиной месяцев Зима одевала льдом. Лопата о камень звякнула, О рельсы забытых путей… И я, не сдержавшись, заплакала — Трамвай бы увидеть скорей! Уже пригревает солнышко, Весна к нам пришла наяву… Я двадцать лопат, я сто ещё Могла бы сбросить в Неву! Звонки на набережной Звонки на набережной! Слышишь? Трамвай пошёл, трамвай идет! Подножка только стала выше, А может быть, наоборот — Не ты ли сам стал ниже ростом, Ты, пассажир блокадных дней? Войти в трамвай тебе не просто, А выходить ещё трудней. Тебя качает даже ветер Над неоттаявшей Невой, И ноги — слабые, как плети. Такие у меня самой. Трамвай идет! Какое счастье! Ты едешь, ты купил билет! А львы, раскрыв литые пасти, С Невы трамваю смотрят вслед. А враг ещё лютует пуще — Бомбит, обстреливает враг… Но всё-таки трамваи пущены, Хотя в кольце наш Ленинград. Сбор трав В лице у неё ни кровинки, Распухшая и седая, Она собирает травинки, На корточки приседая. Пришло золотистое лето В сиянье летучего пуха. Хотела спросить: — Сколько лет вам? — Да знаю, сама я старуха. Ложится, как пух, одуванчик На серого камня траур. А я и не знала раньше, Что маринуют травы, Что в этой обычной зелени (Её и не замечали мы!) От страшной цинги спасение И сила первоначальная. Присела с той женщиной рядом, Травинки срывала жадно — Цинготница Ленинграда В железном кольце блокадном. Тишина Был день наш ярок и высок, Прозрачен летний зной. Я из сосны варила сок Для девочки больной. О счастье хрупкое моё, Дыши и оживай! Густое хвойное питьё — Целебный крепкий чай. Обстрела не было в тот день, А царство тишины. Цвела душистая сирень, Как в первый день войны. |
