По воду Я в гору саночки толкаю. Ещё немного — и конец. Вода, в дороге замерзая, Тяжёлой стала, как свинец. Метёт колючая пороша, А ветер каменит слезу. Изнемогая, точно лошадь, Не хлеб, а воду я везу. И Смерть сама сидит на козлах, Упряжкой странною горда… Как хорошо, что ты замёрзла, Святая невская вода! Когда я поскользнусь под горкой, На той тропинке ледяной, Ты не прольёшься из ведёрка, Я привезу тебя домой. Лекция Лекция назначена на десять. А трамваи? Их пока что нет. К пуговице книги он подвесил И поверх пальто накинул плед. У моста спускается профессор, Точно юноша, на невский лёд. Путь короче тут. Начало в десять. Наискось быстрее он дойдёт. Вьюга старика всё клонит, клонит И колючим обдаёт снежком. Он идёт. И где же те колонны По дороге, тот знакомый дом? Камни. Стёкла. Рёбра голых лестниц. Абажур над пустотой повис. И часы. На них почти что десять. Зеркало в стене. Лепной карниз. Он дойдёт! Январь — суровый месяц. Дует в спину ветер ледяной… Лекцию он начал ровно в десять, Как стояло в книжке записной. Похороны На Петроградской — чёрный дым. На Первой линии — воронка. Везут покойника, а с ним На тех же саночках — ребёнка. Он видел, как в добротный холст Был дед зашит и упакован. Вот поднимаются на мост, Что называется Тучковым. Мертвец! Посылка на тот свет… Нет только бирки на рогоже. Когда же кончится проспект И кто могилу рыть поможет? Никто! Хлеб нужен вместо платы. А хлеба мало. Вот и смерть! И дочь не может не заплакать. Глазам — в отчаянье краснеть. — Прости, отец! — И в подворотню Покойник сброшен в сизый снег. Я в городе их больше сотни, И скорбный путь один у всех. Ребёнок плачет. Он не понял, Он просто хочет есть и спать. Январь. Стеклянный синий полдень. На градуснике — сорок пять. О неужели будет лето? — Сейчас, сейчас… Не плачь, сынок, Там, дома, в глубине буфета, Остался дедушкин паёк. Мужество Я хлеб променяла на мыло, Чтоб выстирать сыну бельё. Я в чистом его положила, Серёженьку, счастье моё. Я гроб заказала, в уплату Недельный паёк обещав. А плотник сказал: — Маловато! — Наверное, плотник был прав. Соседку помочь позвала я, Чтоб с лестницы сына снести. Позёмка мела ледяная, До кладбища долго идти. Везла тебя тихо, так тихо, Чтоб с саночек ты не упал… Сказала в слезах сторожиха: — Здесь гроб кто-то ночью украл. Напрасно старались, мамаша, Вы простынке зарыть бы сынка!.. — О скорбное мужество наше, О белая прядь у виска! Хлеб Там, на снегу, за углом магазина — Нет, не довесок, кусок граммов сто. Воет метелица невыносимо. Хлеб на снегу, а не видит никто. Хлеб на снегу! Так во сне лишь бывает — Знаешь, монеты на каждом шагу. Вот он! Перчатку в снегу забывая, В руки взяла и с находкой бегу. Хлеб на снегу! Прикоснулась губами. Это не хлеб. Это камень, Только осколок от кирпича… Ветер, мороз… А слеза горяча! Старая книга Утром он выпил пустого чаю. Руки согрел о горячий никель, Слабость и голод превозмогая, Вышел купить старую книгу. Весь он сквозит иконой Рублёва. Кажется, палка сильней человека. Вот постоял на углу Садовой. Вот у Фонтанки новая веха. Вкопаны в снег, неподвижны трамваи. Замерли стрелки часов на Думе. Книгу купил. Раскрыл, замирая. Не дочитал страницу и умер. Мать Мужчина вдруг на улице упал, Раскрытым ртом ловя дыханье полдня. Не собралась вокруг него толпа, Никто не подбежал к нему, не поднял. Кто мог бы это сделать — все в цехах, А кто на улице, сам еле ползает. Лежит упавший. Слёзы на глазах, Зовёт срывающимся тонким голосом. И женщина, с ребёнком на руках, Остановилась и присела возле. В ней тоже ни кровинки. На висках Седые пряди, и ресницы смёрзлись. Привычным жестом обнажила грудь И губы умиравшего прижала К соску упругому. Дала глотнуть… А рядом, в голубое одеяло Завёрнутый, как в кокон, на снегу Ребёнок ждал. Он долю отдал брату. Забыть я этой встречи не могу… О, женщина, гражданка Ленинграда! |
