Чур II Под зноем солнечным я вылинял, иссох; Источен осами, червями, муравьями; Гнию под ливнями и тлею под снегами; На впадинах лица давно повырос мох… Но жив и бодр мой дух, и взор досель не плох. Как страж с дубинкою стою между грядами, Следя, как враг ползет, таясь, под коноплями… — Эй, хлопцы! Воровать не пробуйте горох! Здесь караулю я, и вас прогнать сумею. Бессонный часовой днем и в глухую ночь, Я сохранил еще в руках былую мочь, И так дубинкою тяжелою моею Вам отработаю и спины я и шею, Что с ревом, в ужасе, вы убежите прочь! Чур III
Два раза надо мной сгорал уже порог, И третью хату вновь построили потомки. И я лежу под ней. У пояса — обломки Меча разбитого, и пса костяк у ног. Мне в руки хладные дан меду полный рог. Теперь он пуст давно. Вокруг меня потемки И грусть всегдашняя. Порой мой вздох негромкий Заслышат правнуки и, полные тревог, Загадывать спешат: к добру тот вздох иль к худу? Порой мне надоест лежать, и в сора груду Я ночью выползу, а дети скажут: «Щур За печкой возится»; а я близ углей буду Сидеть задумчиво, по виду мал и бур, Как крыса старая, семейный древний чур. Навь [55] Мы души скорбные исчезнувших людей, Чьи смолкли голоса, чьи очи отблестели, Чьи кости желтые давно в земле истлели… Мы — призраки иных, давно забытых дней. Мы — рой рыдающих, мятущихся теней Средь хлопьев воющей, крутящейся метели. В немолкнущей тоске о прежнем теплом теле Мы в ночь морозную скрипим из-под саней. Мы — отлетевшие от вас во мрак и тьму Сыны вам, может быть, не чуждых поколений. Над трубами домов мы греемся в дыму, К вам в окна просимся, стучимся робко в сени. Вы нам не внемлете. И тщетно наши пени Стремятся путь найти вам к сердцу и уму… Радуница [56] Последний у плетня растаял уж сугроб. Весна спустилася в долины, где росли мы. Заслыша зов ее, мы, жаждою томимы И света и тепла, спешим покинуть гроб. О, если навсегда нас оживить могло б Весны дыхание! Для нас так тяжки зимы! Одеты в белое, людским очам незримы, Веночком из цветов украсив бледный лоб, Летим в селения, где наша жизнь текла… Все незнакомые, не родственные лица… Прочь! Прочь от них! В леса! Там пахнет медуница, Черемуха цветет, рябина зацвела. Днем будем на ветвях качаться, а резвиться, Плясать и петь — в полях, когда на небе мгла. Род [57] Мы – пращуры твои. Меж нас отец и дед И прадед твой стоят, потомок наш беспечный. Все зорко мы следим, как путь твой скоротечный, Преуготованный, средь радостей и бед, Свершаешь ты, идя, с надеждой… нам вослед. Тот путь известен нам. Блюдя закон предвечный, Едва родился ты, мы из щели запечной Беззвучно выползли всем сонмом на совет Таинственный, ничьим не зримый смертным глазом – Судьбу твою решить и твой направить разум. При свете трепетном пылающих лучин Свершали мы суда полуночного чин, С улыбкой грустною благословляя разом Тебя на жизнь и смерть в юдоль земных кручин. Рожаницы [58] Пусть наши старики пытаются без нас Решать и направлять судьбу новорожденных. Собранье матерей, мы прав своих законных Не станем уступать. Их воля не указ Тем, кто их всех рождал, наказывал не раз, Вскормил и вырастил… Средь нас, разноплеменных, Есть единение — родильниц утомленных Всегда мы облегчить готовы в муки час. И долю мы даем дитяти… Ну и норов… Обходится порой меж нами не без споров. Но непреклонными нас люди не зовут. Медовой кашею смягчить наш можно суд… Решенье ж рожаниц сильнее приговоров Щуров и пращуров, что те ни наплетут. Демоны сна Мы живы до сих пор. Качая колыбель, Зовут нас женщины. И мы на зов их нежный Спешим прийти толпой послушной и прилежной, Ребенка – усыпить, мать – отпустить в постель… Вот унял Угомон [59] крикливцев; как свирель Над люлькою поет Баюн, и безмятежной Дремотою объят, младенец в мир безбрежный Видений унестись готов… Но неужель Про мать за будем мы?! Нет! Ласково Зевота, Склонившись, шепчет ей: «Уж спит твое дитя, Сны подкрепят его; крылами шелестя, Отгонят ими мух. Пусть и твои Забота С Недолею [60] уснут, тебя не тяготя. Сырливицу [61] ж и крикс прогоним за ворота. СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В СБОРНИКИ
«Вот покинул я царство теней…» Вот покинул я царство теней, Где над Летой я скорбно носился, Вновь на свет я из мрака явился, Снова вижу и слышу людей. Так же медленно плещет волна, Окружая эвбейские скалы, Так же чайка над ними летала И под солнцем белела она. Аромат над землею летит. Из цветов он струится волною, И сиянием солнца облит, Махаон промелькнул надо мною… вернуться О нави говорят чешская хроника Далимила и Длугош. вернуться Праздник весеннего пробуждения душ умерших людей. вернуться Собрание мужских предков со стороны отца у каждого человека. О поклонении роду и рожаницам говорится в нескольких памятниках XII—XV столетий. вернуться Богини рождения, являющиеся вместе с тем женскими предками дитяти и определяющие его судьбу. У болгар – Орисницы, у чехов – Sudicky. вернуться Угомон, Дрема, Зевота, а отчасти и Баюн — демоны сна, способствующие засыпанию. Крикливиы (криксы), куксы и плаксы — демоны, мучающие детей. вернуться Недоля — лихая доля, спутник человека. вернуться Сырливица — мелкий демон, способствующий промоканию детских пеленок. |
