Ко мне подошел зазывала.

— С тех пор, как ты спер у меня настоящего, я чуть с голоду не подыхаю. Свой цирк, наверное, открыл?

— Слушай, — сказал я, — все, что угодно, отдам, чтоб ты его обратно забрал. Я просто хотел быть хорошим парнем.

— Ты ведь знаешь, что бывает с хорошими парнями в этом мире, правда?

— Да, в конце концов, стоят на углу 7-ой и Бродвея и торгуют номерами Сторожевой Башни.

— Меня зовут Эрни Джеймстон, — сказал он, — давай, выкладывай, что там у тебя. У нас сзади комнатка есть.

Я зашел вместе с Эрни в заднюю комнатку. Его жена сидела за столом и пила виски.

Она бросила на нас взгляд.

— Слушай, Эрни, если этот ублюдок будет нашим новым дьяволом, то и не заикайся.

С таким же успехом можем совершить тройное самоубийство.

— Полегче на поворотах, — ответил Эрни, — и передай бутылку.

Я рассказал Эрни все, что произошло. Он выслушал внимательно, затем сказал:

— Я могу его с тебя сгрузить. У него две слабости — выпивка и бабы. И вот еще что. Не знаю, почему это происходит, но когда он попадает в заточение, как в том вытрезвителе или у меня в клетке, то теряет свои сверхъестественные силы. Ладно, с этого и начнем.

Эрни открыл шкаф и выволок уйму всяких цепей и замков. Затем подошел к телефону и попросил позвать какую-то Эдну Хемлок. Эдна Хемлок должна была встретиться с нами через двадцать минут на углу возле Бара Вуди. Мы с Эрни сели ко мне в машину, заехали в шланбой за двумя квинтами, подобрали Эдну и поехали ко мне.

Они по-прежнему сидели в кухне. Обжимались, как ненормальные. Но как только дьявол засек Эдну, о моей старухе тотчас было забыто. Скинул ее, как пару обтруханных трусиков. Эдна имела все. Когда ее собирали, ошибок не делали.

— А почему бы вам двоим не выпить вместе и не раззнакомиться хорошенько? — сказал Эрни, ставя перед каждым по стакану виски.

Дьявол посмотрел на Эрни.

— Эй, ебала, ты ведь тот самый парень, что запихал меня в клетку, ведь так?

— Да ладно тебе, — ответил Эрни. — Кто старое помянет…

— Хуй на нэ! — И дьявол ткнул своим пальцем, и лучик пламени добежал до Эрни, и больше Эрни с нами не было.

Эдна улыбнулась и подняла стакан. Дьявол косо ухмыльнулся, поднес свой стакан ко рту и влил его в себя винтом.

— Отличная штука! — сказал он. — Кто покупал?

— Тот человек, что вышел из комнаты минуту назад, — ответил я.

— А-а.

Они с Эдной выпили еще по одной и начали строить друг другу глазки. Тут взъерепенилась моя старуха:

— Хватить лыбиться на эту прошмандовку!

— На какую прошмандовку?

— Вот на эту!

— Ты лучше пей, да помалкивай!

Он ткнул пальцем в мою старуху, что-то щелкнуло, и та исчезла. Он обернулся ко мне:

— А ты что скажешь?

— О, я ведь тот парень, что принес кусачки, помнишь? Я тут шестерю помаленьку, полотенца подношу и все такое…

— Хорошо все-таки, что ко мне сверхъестественные силы вернулись.

— Действительно полезно, — сказал я. — У нас все равно проблемы с перенаселением.

Он пожирал Эдну глазами. Они так друг на друге залипли, что мне удалось спереть один пузырь. Я взял виски, сел в машину и поехал обратно на пляж.

Жена Эрни до сих пор сидела в задней комнатке. Увидев свежий вискач, она обрадовалась, и я налил нам обоим.

— Что за пацан у вас в клетке сидит? — спросил я.

— А-а, полузащитник третьей линии в одном из местных колледжей. Пытается шару сбить.

— А ведь у тебя хорошие сиськи, — сказал я.

— Ты думаешь? Эрни мне никогда ничего про сиськи не говорил.

— Пей давай. Хорошая штука.

Я придвинулся поближе. У нее были хорошие жирненькие ляжки. Когда я ее поцеловал, она не сопротивлялась.

— Я так устала от этой жизни, — сказала она. — Эрни всегда был дешевым фарцовщиком. А у тебя хорошая работа?

— Еще какая. Я старший экспедитор на «Дромбо-Западной».

— Поцелуй меня еще, — попросила она.

Я скатился и вытерся простыней.

— Если Эрни узнает, он нас обоих убьет, — сказала она.

— Эрни не узнает. Не беспокойся.

— Ты здорово трахаешься, — сказала она. — Но почему я?

— Сам не понимаю.

— Я в смысле, что тебя заставило?

— О, — ответил я, — черт меня дернул.

Затем я зажег сигарету, откинулся на подушку, затянулся и выдул идеальное кольцо дыма. Она встала и ушла в ванную. Через минуту я услышал шум воды из бачка.

Я не очень приятный человек, это вам любой скажет. Я не знаю слова. Я всегда восхищался негодяем, парией, сукиным сыном. Мне не нравится дочиста выбритый мальчик с галстучком и хорошей работой. Мне нравятся люди отчаявшиеся, люди со сломанными зубами, сломанными мозгами и сломанной жизнью. Они меня интересуют.

Они полны неожиданностей и взрывов. Еще мне нравятся порочные женщины, пьяные сквернословящие суки со спущенными чулками и неопрятными наштукатуренными лицами. Мне более интересны извращенцы, нежели святые. Я могу расслабиться с бичами, потому как сам бичара. Я не люблю законов, морали, религий, правил. Мне не нравится быть сформированным обществом.

Однажды ночью мы выпивали у меня в комнате с Марти, откинувшимся зэком. Работы у меня не было. Я не хотел работать. Я хотел сидеть себе босиком, припивать винцо и беседовать, и смеяться, если возможно. Марти был скучноват, но у него были руки работяги, сломанный нос, кротовьи глазки, в общем — ничего особенного, но повидал он достаточно.

— Ты мне нравишься, Хэнк, — говорил Марти, — ты настоящий мужик, один из немногих настоящих мужиков, которых я знаю.

— Ага, — отвечал я.

— У тебя есть кишки.

— Ага.

— Я однажды был забойщиком…

— Во как?

— И подрался с этим парнем. Бились рукоятками горных молотков. Он мне левую руку сломал с первого же замаха. А я продолжал драться. И вколотил ему проклятую его башку в самое нутро. Когда он после этой трепки пришел в себя, у него поехала крыша. Я ему из мозгов пюре сделал. Его упрятали в психушку.

— Это правильно, — сказал я.

— Слушай, — сказал Марти, — я хочу с тобой подраться.

— Первый удар — твой. Валяй, бей.

Марти сидел на зеленом стуле с прямой спинкой. Я как раз шел к раковине налить еще стаканчик вина из бутылки. Обернулся и заехал ему прямо в физиономию. Он опрокинулся вместе со стулом, вскочил на ноги и кинулся на меня. Слева я не ожидал. Он поймал меня в лоб и сшиб на пол. Я сунул руку в бумажный мешок с блевотиной и тарой, выхватил оттуда бутылку, поднялся на колени и метнул. Марти пригнулся, а я уже занес стул, стоявший у меня за спиной. Я держал его над головой, когда открылась дверь. То была наша хозяйка, хорошенькая блондинка лет двадцати. Я так никогда и не въехал до конца, чего ради она заправляла таким местом. Стул я опустил.

— Ступай в свою комнату, Марти.

Марти выглядел пристыженным, как нашкодивший пацан. Он протопал по коридору к себе, вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

— Мистер Чинаски, — сказала она, — я хочу, чтобы вы знали…

— Я хочу, чтобы вы знали, — перебил ее я, — что все напрасно.

— Что напрасно?

— Вы не моего типа. Мне не хочется с вами ебаться.

— Слушайте, — сказала она, — я хочу вам кое-что сказать. Вчера ночью я видела, как вы мочились на соседнем газоне, и если вы это еще хоть раз сделаете, я вас отсюда вышвырну. И в лифте кто-то написал. Это были вы?

— Я не писаю в лифтах.

— А на газоне я вчера вас видела. Я наблюдала. Это были вы.

— Черта лысого я.

— Вы были слишком пьяны и не помните. Больше так не делайте.

Она закрыла дверь и пропала.

Я сидел себе тихо несколько минут спустя, попивал винишко и пытался вспомнить, действительно ли я писал на газоне, когда в дверь постучали.

— Войдите, — сказал я.

То был Марти:

— Я должен тебе кое-что сказать.

— Валяй. Сядь только.

Я налил Марти стакан портвейна, и он сел.

— Я влюбился, — промолвил он.