Констанс сидела, не шевелясь. Она пропускала волосы Джорджа сквозь пальцы, гладила его, успокаивала. Вскоре он заснул. Она подождала еще немного. Затем приподняла его голову, положила на подушку, подняла ему ноги и уложила их на кровать. Встала, подошла к бутылке, плеснула в стакан хорошую меру виски, добавила чуточку воды и залпом выпила. Она дошла до двери трейлера, потянула на себя, вышла наружу, прикрыла. Прошла через задний двор, открыла калитку в ограде, прошла по переулку под заполуночной луной. Небо очистилось от облаков.

Прежнее небо, полное звезд, было на месте. Она вышла на бульвар и зашагала на восток, дошла до входа в «Синее Зеркало». Вошла, оглянулась Уолтер сидел один и пьяный на другом конце стойки. Она подошла и села рядом с ним.

— Соскучился, малыш? — спросила она.

Уолтер поднял голову. Он ее узнал. Ничего не ответил. Он посмотрел на бармена, и бармен направился к ним. Все они хорошо знали друг друга.

Я не уверен, где было это место. Где-то к северо-востоку от Калифорнии.

Хемингуэй только что закончил роман, вернулся из Европы или откуда-то еще и теперь был на ринге, с кем-то дрался. Вокруг толпились газетчики, критики, писатели — вся эта братия, — и какие-то дамочки сидели возле ринга. Я уселся в последний ряд. Народ на Хэма, в основном, не смотрел. Они болтали друг с другом и смеялись.

Солнце стояло высоко. День был в разгаре. Я наблюдал за Эрни. Он своего противника делал, играл с ним. Наносил удары по корпусу и обводил его, как захочется. Затем свалил вообще. Тогда на него обратили внимание. Противник Хэма поднялся на счет 8. Хэм двинулся на него, но остановился. Вытащил изо рта загубник, рассмеялся и отмахнулся от соперника. Слишком легкая жертва. Эрни ушел в свой угол. Закинул назад голову, и кто-то брызнул ему в рот воды.

Я встал с места и медленно пошел по проходу между сидений. Дотянулся до ринга и слегка пихнул Хэма в бок.

— Мистер Хемингуэй?

— Да, в чем дело?

— Я бы хотел выйти против вас.

— Боксерский опыт есть?

— Нет.

— Иди и заработай.

— Я хочу надрать вам задницу.

Эрни расхохотался. Секунданту в углу он сказал:

— Выдай парнишке трусы и перчатки.

Парень соскочил с ринга, и я пошел за ним по проходу в раздевалку.

— Ты спятил, пацан? — спросил меня он.

— Не знаю. Нет, наверное.

— Вот. Померяй трусы.

— Нормально.

— Ого… Слишком здоровые.

— На хуй. Сойдут.

— Ладно, давай кисти перемотаю.

— Никаких перемоток.

— Никаких перемоток?

— Никаких перемоток.

— А загубник?

— Никакого загубника.

— Ты в этих башмаках драться выйдешь?

— Я выйду драться в этих башмаках.

Я зажег сигару и вышел в зал следом за ним. Я шел по проходу и курил сигару.

Хемингуэй снова взобрался на ринг, и на него надели перчатки. В моем углу никого не было. Наконец, кто-то вылез и тоже натянул на меня перчатки. Нас вызвали на центр ринга давать инструкции.

— Так, когда войдете в клинч, — начал рефери, — я…

— Я не вхожу в клинч, — сообщил я судье.

Инструктаж продолжался.

— Ладно, теперь по своим углам. После гонга выходите и деритесь. Пусть победит лучший. А вам, — обратился ко мне рефери, — лучше сигару изо рта вынуть.

Когда ударил гонг, я вышел на середину с сигарой. Набрав полный рот дыма, я выпустил его в лицо Эрнесту Хемингуэю. Толпа заржала.

Хэм двинулся на меня, сделав хук и целясь в корпус, и оба раза промазал. Ноги у меня двигались быстро. Я станцевал маленькую джигу, пошел на него — пух пух пух пух пух — пять быстрых ударов Папе по носу. Я взглянул на девчонку в переднем ряду, очень хорошенькую, и тут Хэм засадил мне справа, размазав сигару мне по физиономии. Она обожгла мне рот и щеку, я смахнул горячий пепел. Выплюнул сигарный окурок и сделал хук, целясь Эрни в живот. Он провел апперкот правой, а левой поймал меня в ухо. Увернулся от моей правой и серией ударов загнал меня на канаты. С ударом гонга он смачно завалил меня правой в подбородок. Я поднялся и побрел в свой угол.

Подошел мужик с ведерком.

— Мистер Хемингуэй хочет узнать, не желаете ли вы еще один раунд? спросил он.

— Передайте мистеру Хемингуэю, что ему повезло. Мне дым попал в глаза. Пусть даст мне еще один раунд, и я докончу работу.

Мужик с ведерком отошел, и я увидел, как Хемингуэй засмеялся.

Прозвенел гонг, и я выскочил. Мои удары стали попадать в цель, не слишком жестко, но в хороших комбинациях. Эрни отступил, стал пропускать удары. Впервые в жизни я заметил сомнение у него в глазах.

Кто этот мальчишка? — думал он. Я сократил интервалы между ударами, заработал жестче. Каждый мой удар приземлялся хорошо. В голову и в корпус. Напополам. Я боксировал, как Сахарок Рэй, и бил, как Демпси.

Я прижал Хемингуэя к канатам. Упасть он не мог. Каждый раз, когда он валился вперед, я поправлял его новым ударом. Сплошное убийство. Смерть после полудня.

Я отступил, и мистер Эрнест Хемингуэй рухнул в отключке.

Я расшнуровал перчатки зубами, стянул их и соскочил с ринга. Прошел в свою раздевалку — то есть, в раздевалку Хемингуэя — и залез под душ. Выпил бутылку пива, закурил сигару и сел на краешек массажного стола. Эрни внесли и водрузили на другой стол. Он еще не пришел в себя. Я сидел голышом и смотрел, как они хлопочут над Эрни. В комнату набились и тетки, но я не обращал на них внимания.

Потом ко мне подошел какой-то парень.

— Кто вы такой? — спросил он. — Как вас зовут?

— Генри Чинаски.

— Не слыхал, — сказал он.

— Услышишь, — ответил я.

Подошел весь остальной народ. Эрни бросили одного. Бедный Эрни. Все столпились вокруг меня. И женщины тоже. Все просто пожирали меня глазами, если не считать одного места. По-настоящему классная чувиха просто впилась в меня взглядом.

Похожа на светскую бабу, богатую, образованную и прочее — хорошее тело, хорошая мордашка, хорошая одежда и все остальное.

— Чем вы занимаетесь? — спросил меня кто-то.

— Ебусь и пью.

— Нет-нет, я имею в виду род занятий.

— Мою посуду.

— Моете посуду?

— Ага.

— А хобби у вас есть?

— Ну, не знаю, можно ли это назвать хобби. Я пишу.

— Вы пишете?

— Угу.

— Что?

— Рассказы. Довольно неплохие.

— А вас печатают?

— Нет.

— Почему?

— Не посылаю.

— А где ваши рассказы?

— Вон там. — Я показал на драный картонный чемодан.

— Послушайте, я — критик газеты Нью-Йорк Таймс. Вы не возражаете, если я захвачу ваши рассказы домой и прочту их? Я все верну.

— Я-то не возражаю, чувак, только я не знаю, где я буду.

Классная светская чувиха выступила вперед:

— Он будет со мной. — И продолжила: — Давай, Генри, влатывайся. Ехать долго, а нам надо много чего… обсудить.

Я оделся, и тут Эрни пришел в сознание.

— Что произошло, к чертям собачьим? — спросил он.

— Вы встретились с достойным противником, мистер Хемингуэй, — сообщил ему кто-то.

Я закончил одеваться и подошел к его столу.

— Вы хороший человек, Папа. Всех победить все равно невозможно. — Я пожал ему руку. — Смотрите не выпустите себе мозги.

Я ушел с классной чувихой, и мы сели в открытую желтую машину длиной в полквартала. Она вела машину, отжав рукоятку газа до самого полу, а в повороты вписывалась скользя, скрежеща и безо всякого выражения на лице. Это был класс.

Если она любила так же, как ездила, ночка меня ожидала просто дьявольская.

Жила она в холмах, сама по себе. Дверь открыл привратник.

— Джордж, — сказала она ему, — возьми на ночь выходной. Хотя нет возьми всю неделю отгулов.

Мы вошли: на стуле сидел крупный парень со стаканом в руке.

— Томми, — сказала она, — потеряйся.

Мы прошли в дом.

— Кто это был? — спросил я.

— Томас Вулф, — ответила она. — Зануда.

Она задержалась в кухне, взяла квинту бурбона и два стакана. Затем сказала: